Слуга Государев. Бунт - Денис Старый

Они прошли мимо, поспешили спуститься по лестнице вниз. А я вышел из-за двери и встретился лицом к лицу с Матвеевым.

— Артамон Сергеевич, боярин! — сказал я и поклонился.

Матвеев посмотрел будто бы мне за спину. Наверное выискивал Никифора и его людей. Потом недоуменно взглянул на меня. Тут же к Матвееву приблизился, насколько я понимаю, офицер полка иноземного строя.

— Нет его, боярин, нет ката. Сбяжал! — прежде чем выбежать из дверей, уже кричал Никифор.

И вот он уже смотрит на меня и недоумевает. Наверное, думает о том, чтобы меня схватить. Но знает, что не совладать.

— А ты, стрелец сбежать удумал? — с интересом, рассматривая меня, спрашивал Матвеев.

— Нет, боярин, — несколько лгал я. — Но вольного зверя клетка не удержит.

— А ты, стало быть вольный? — не теряя интереса к моей персоне, спрашивал Матвеев.

В это же время прибежали все стрельцы Никифора, солдаты полка нового строя тоже подтянулись. Боярин поднял правую руку, останавливая служивых.

— Вольный ли я? И да, и нет. Нет вольного человека в полной мере. Вот даже ты, боярин, не волен сидеть сиднем и ничего не делать, когда Отечество наше в опасности. Потому и решил со мной поговорить. Ибо я могу предупредить, могу помочь, — отвечал я нарочито мудрствуя, чтобы произвести впечатление умного.

— Хм… Стрелец научать меня станет…

А после Матвеев то ли увидел в рукаве моего кафтана нож, то ли что-то опасное для себя почувствовал. Но боярин не ушел, он только решил предупредить офицера.

— Ротмистр Рихтер, подойди со своими людьми ко мне ближе и смотри за этим стрельцом! — на немецком языке тем временем прозвучал приказ от Матвеева.

— Не будет от меня обиды. С чего обступать меня. Вот он я, боярин… Не бунтовать пришел, а говорить.

— Неужто немецкую речь разумеешь? — спросил меня, заметив это, Матвеев.

— И ангельскую також разумею. Також разумею, но говорю не шибко добре на французском! — поспешил я ещё больше заинтересовать боярина.

Офицер — безусловно, наёмник — подошёл все же ближе, и его люди, шесть солдат, оттеснили десятника Никифора с его стрельцами.

Интересно, ведь ещё не произошла военная реформа, которую должен был в реальности проводить Василий Голицын. Это же только после реформы были введены новые звания, в том числе и ротмистра для конных соединений. Но Матвеев обратился к офицеру именно так.

— Ну пошли отсюда… Не сбежишь жа? — сказал Матвеев, но почему-то он был уверен, что бежать я не стану.

Не сейчас, когда есть такая возможность поговорить с одним из влиятельнейших людей нынешней эпохи.

— За что ты убил полковника и полуполковника? — видимо, начался допрос.

Я с большим трудом поспевал за боярином, прихрамывая на правую ногу. Сперва подумал, что отлежал её. Но нет, всё-таки неслабый ушиб я получил. А ведь не сказать, что нога болела.

— Тебя здесь били? — строго спросил боярин, поглядывая через плечо, в сторону плетущегося следом десятника Никифора.

— Имел баталию с крысами. Поскользнулся и ушибся, — не стал я пока выдавать стрелецкого десятника.

Знаю ещё из прошлой жизни, что жалобщиков не сильно жалуют в любом мужском обществе. Да и не пристало мне жаловаться на какого-то там десятника. Найду ещё возможность выбить пару зубов этому Никифору.

— Так за что ты загубил людишек государевых? — повторил свой вопрос Матвеев.

— За многое, боярин. И за то, что стрелецких десятников принижали, что, как холопов своих, пахать землю направляли, да ещё и батогами били. Но не то стало первой причиной. Они же склоняли стрельцов пойти супротив государя нашего Петра Алексеевича.

Я сделал паузу и весомо, насколько мог после всего пережитого, произнёс:

— Я отказался, как и другие стрельцы. И тогда сперва полуполковник убить меня пробовал, но я защитился и убил его. А после то же самое сделал и полковник, напал на меня, — отвечал я.

Да, это была полуправда с изрядной примесью лжи. Но я рассчитывал, что именно такое моё объяснение случившегося быстрее настроит Матвеева на более конструктивный диалог, чем если мы будем выяснять степень моей вины.

— Вот как… Отчего так чудно говоришь? Словно бы и разумею я тебя, но как бы и не московским говором баешь? — последовал очередной вопрос, на который и стоило бы ответить, да вот не знаю, как.

Но Матвеев-таки ждал ответа. Чем же прикрыться? Может, я того не замечаю, как у меня проскакивают в речи заимствованные слова из других языков? Чем не объяснение?

— Как и доложил вам, ведаю иноземные наречия. Случается так, что могу слова изменять под влиянием иноземных языков! — ответил я. — Путаю порой.

— Как нож пронёс? Али не обыскали тебя? — строго спросил боярин.

Хотелось бы думать, что эта строгость, скорее, адресована тем, кто меня сюда привёл и хорошенько не обыскал.

— Так считаю, что оружие у каждого мужа повинно быть. Ему ж должно быть разумным, твёрдо знать, когда можно пользоваться оружием, а когда не след, — отвечал я, стараясь набраться терпения.

Я бы уже давно перешёл к делу, а разговор всё как-то вокруг да около, но никак не по сути. Может быть, в этом мире всё так — медленно, вокруг да кругами. Вот только никакого времени сейчас нет, чтобы разводить разговоры о предназначении мужском.

— Так что, полковник твой, рассказываешь, призывал тебя и иных стрельцов на бунт? Что обещал? — последовал, наконец, вопрос по существу.

— Выплаты обещали, уже за утро выдавать будут. Всё сполна, но не от имени главы стрелецкого приказа, а от Хованского! — ответил я, почувствовав некоторое облегчение — наконец-то конструктивный диалог.

— И полк твой готов встать на сторону царя?

— Да. И могут и иные так жа. Но токмо… ты, боярин, не взыщи. В иной раз, не посмел бы и говорить такое. Но нынче… Не хочу я крови русской, как и твоей погибели. Есть списки, кого убить. Но говорить нужно, договариваться. Ивана вторым царем ста…

— Молчи! — резко оборвал меня Матвеев.

И вдруг Артамон Сергеевич Матвеев резко развернулся и направился в сторону Красного крыльца. Я уже было хотел озвучить некоторые свои заготовки, копошился в мыслях, что бы вперёд сказать, чтобы Артамон Матвеев остолбенел и точно захотел остаться для разговора. Но услышал на немецком языке:

— Рихтер, проводи этого стрельца к