Найдёныш - Павел Сергеевич Комарницкий

глаз только глянуть, жалко разе? Поп смеёса… Теперь просил чёрта казать, снова се смейся над старый Гугдауль… Охчен тот раз обмани хотел, смейся над отес жена, да… будто маленьки Гугдауль, следы совсем читай не умей… чёрта жалко казать, эйе… следы еся, сам чёрт нету, так не бывай… на крыша добрый люди крест стои, тута чёртов оберег вертися — опять обмани Гугдауль, говори, «насоса» это, вода бочка качай…

Старик ткнулся лицом в квашеную капусту и смачно захрапел.

…

Доска в заборе бесшумно открыла проход — петли даже не скрипнули. Хорошо смазаны веретённым маслом… Перешагнув бревно-основу, Бяшка закрыла за собой тайный лаз, тихонько задвинула засов. Огляделась — хотя этот укромный закуток не просматривался ни из какого окошка. Помедлив, отворила другую дверцу, ведущую в сарай-стайку — шебутной старик хоть и пьян, и спит крепко, а подставляться, топая через двор, лучше не надо.

Пройдя через хлевы и прочие хозпостройки, девочка скрытно достигла сеней и благополучно вошла в родные пенаты.

Варвара Кузьминишна мыла посуду в тазике с горячей водой.

— Угомонился… Ой, чего он тут устроил-то, Бяша. Чёрта, грит, покажите мне…

— Да знаю я, ма.

Достав из поставца блюдо с ватрушками и крынку, Бяшка принялась с аппетитом жевать, запивая ватрушку жирными сливками.

— Совсем голодная ты у меня, — улыбнулась Варвара. — Сядь за стол, поешь спокойно.

— Неа… — между глотками ответила Бяшка. — Не надо пока ничего на стол… Дед проснётся, по нужде на двор выйдет, да дверь перепутает спьяну… зачем лишние улики?

— Экая умнющая ты стала, Бяшка, — тихонько засмеялась женщина. — И рассуждаешь вон совсем по-взрослому. А давно ли визжала и барахталась на коленях у Ивана-то…

— Время летит, ма… — девочка хихикнула. — Помню, как я баловалась-дрыгалась и неосторожно папе меж ног копытом…

— Было такое, — подтвердила Варвара. — Ну тогда ещё силёшки-то у тебя было негусто. Сейчас, чаю, так просто дело-то бы не обошлось.

— Ладно, ма, — Бяша поставила в поставец недоеденное. — Пойду я спать. Набегалась сегодня — уф!

Проводив дочуру-приёмыша взглядом, Варвара Кузьминишна вновь улыбнулась, своим воспоминаниям. Да… бежит времечко, ой, летит… Это года в три нечаянный удар копытцем малышки можно было вынести без последствий. Уж который раз, моя Бяшу в бане и ощущая под рукой тугие, как литая резина, мускулы ног и ягодиц, ловила себя Варвара на мысли — наверное, уже сейчас Бяшке ничего не стоит убить ударом копытца лису или некрупную собаку. А что будет, когда вырастет до взрослой?

Закончив с посудой, женщина не удержалась, заглянула в горницу, где спала девочка. Грозная богиня Огды тихонько сопела в две дырки, разметавшись во сне, и улыбалась чему-то своей удивительной, неземной улыбкой.

…

— Да, крепко ты вчера выпил! Мне так не суметь никогда!

Старый Гугдауль, сопя, терпеливо сносил подколки зятя. Вообще-то, конечно, не очень красиво вчера вышло — мордой в капусту… Однако следы-то никуда не делись, вон они, по всему двору. Чего же тогда издеваться над старым человеком?

Того, что произошло спустя секунду, не мог предвидеть никто. Старый тунгус внезапно молча тараном ринулся на крыльцо, одним рывком распахнул дверь и ворвался в хозяйские покои.

— Эйе! Чего творишь?!

Холодея от осознания, что сейчас произойдёт непоправимое, Охчен кинулся следом. Однако не успел.

Старик вихрем обежал все четыре помещения крестовой избы и сейчас уже заглядывал под кровать, встав на четвереньки. В углу стояла Бяшка, совершенно голая — девочка даже зимой не любила спать в сорочке — напряжённо выставив перед собой ладошки, и смотрела на деда пронзительным гипнотическим взглядом.

— Нету… — находясь от звёздной пришелицы в трёх шагах, дед бесцельно блуждал по стенам диким взглядом. — Нету нигде, однако…

— Нашёл чёрта? — Иван Иваныч, накинув на плечи меховую кацавейку, наблюдал за манипуляциями гостя. — Ладно… Илюшка, покажи ему.

— Айда на двор! — лицо молодого тунгуса было сейчас очень злым.

Выведя наглого гостюшку во двор, Илюшка отпер сарайку, где хранилась всякая малоценная утварь, извлёк пару длинных болотных ходуль, обтёсанных снизу аккурат под бяшкины копытца. Встав на них, прошёлся по двору, оставляя в точности такие следы. Этот фокус придумал сам Иван Иваныч, ещё после того визита старика. Таким образом все видимые улики от бяшкиного пребывания на заимке сводились на нет.

— Ну? Доволен? Увидал чёрта?

Теперь на старого тунгуса было жалко смотреть.

— Моя совсем дурной, однако… Вана Ваныч, прости глупый Гугдауль, да! Все моя прости-прощай, однако…

— Ты опозорил весь свой род, — заговорил Охчен по-тунгусски ровным, деревянным голосом. — Вана Ваныч оказал тебе уважение, угощал. А ты что творишь? Вчера ладно, с кем не бывает, выпил много. Но сегодня же ты трезвый! Мне стыдно, что у меня такой тесть. Уходи.

Старик пришибленно посмотрел на дочь.

— Мне очень стыдно за тебя, отец, — Асикай смотрела прямо, сжав губы в нитку. — Уходи.

…

— Бяша, ты бы надела по такому случаю длинные штаны-то…

— Да ай, мама! Меня не кусают, и жарко к тому же.

— Исцарапаешься вся…

— Не хочу! Не надену!

Полежаев улыбался, слушая привычную пикировку, не забывая меж тем орудовать косой. Трава нынче наросла сочная, густая, на вид до того хороша — хоть сам ешь, право. С лазоревых небес струились потоки солнечных лучей, где-то в вышине незримо пели жаворонки… редкой красоты день.

Кони и коровы, привязанные в стороне от покоса к вбитым в землю колышкам, расслабленно жевали, наслаждаясь летним теплом, избавляя хозяев от необходимости выделять на выпас пастуха. Лишних рук на заимке в такую-то пору не было — Иван Иваныч, Илюшка и Охчен махали косами, Варвара и Бяшка шуровали граблями полосу, скошенную ещё вчера. На заимке осталась кашеварить одна Асикай — если, разумеется, не считать за помощников двух собак и маленького Ивашку.

Бяша, одетая в свой излюбленный наряд, то есть безрукавку и штанишки без штанин, старательно ворошила подвявшую со вчерашнего траву, не отставая от матери. Платок на сей раз девочка также надевать не пожелала, и подвязанные лентой в густую копну на затылке волосы, завивающиеся крупными жёсткими кольцами, делали её такой красивой… у Полежаева вдруг даже заныло сердце.

— Па, ты чего? — Бяшка, как водится, мгновенно уловила состояние отца. — Папа, тебе плохо? Брось косу! Брось, надо сейчас же в тень!

— Да всё нормально, — Иван Иваныч пару раз глубоко вздохнул. — Это так… накатило отчего-то…

Однако Бяшка уже всматривалась вдаль, словно силилась углядеть сквозь непроницаемые заросли нечто, незримое человечьему оку.

— Ну вот… вот и ты, папа, оказывается, можешь ощущать иногда… Дурную весть несут нам. Очень дурную.

Девочка перехватила грабли.

— Я спрячусь покуда.

Полежаев невольно