Нефилим. Том 1. Начало - Анастасия Солнцева

как камень и напряжена до предела. Потом ещё один вдох, и ты обмякла в кресле, а чернильные потоки начали движение в обратную сторону, словно возвращаясь туда, откуда пришли – в кончики тонких пальцев. И всё закончилось.

Я с силой сжала руки и отвела взгляд, уставившись в пол.

– Не хочешь рассказать мне, свидетелем чего я стал? – с неискренним весельем поинтересовался Блейк.

Я молчала.

– Нет? Не хочешь?

Я отрицательно покачала головой, не в силах отодрать взгляд от пола.

– Ладно, – как-то подозрительно легко согласился Блейк. – В таком случае можешь быть свободна.

Я не поверила своим ушам.

– Что? – растерялась и всё-таки вскинула голову.

– Иди в свою комнату, – строго распорядился директор, возвращаясь к столу. – Ты же помнишь, где она находится? – я кивнула. – Вот туда и иди. Она по-прежнему твоя, её никто не занимал, пока тебя не было. И там всё ещё находятся твои вещи, так что сможешь переодеться и подготовиться к сегодняшнему учебному дню.

– Что? – ещё раз попугаем переспросила я.

– Вы здесь не для того, чтобы отдыхать, мисс Кьеллини, – категорично заявил Блейк, выуживая из стопки макулатуры на своём рабочем месте какую-то бумагу. Что-то быстро на ней нацарапав карандашом, он вернулся ко мне и протянул: – Вот расписание. Через два с половиной часа у вашего года первое занятие с мистером Циммером. Опаздывать не советую, он этого катастрофически не выносит.

Я осторожно взяла протянутый мне листок и уставилась на отпечатанные строки. После обществознания, которое вёл упомянутый мистер Циммер, следовало изучение истории с миссис Ламбер, потом дополнительный курс по праву с мистером Борисовым, а дальше… огневая подготовка, физическая подготовка, тактическая подготовка. Каждая по два с половиной часа. Завершала этот девятый круг ада приписанная от руки строчка, содержащая загадочное «Персональное занятие». И на него отводилось почти три часа. Таким образом, если всё просуммировать, моё освобождение от учёбы предполагалось лишь поздно вечером. Так поздно, что я даже не попадала на ужин. Быстренько пробежавшись по расписанию на другие дни, поняла, что кто-то решил устроить мне райскую жизнь. В том смысле, что после всего, что мне предстояло пережить в качестве временно восстановленной студентки легендарной школы Исправа, только в рай и останется отправиться.

Я с недоумением выгнула бровь и пару раз тряхнула листочком в воздухе. Директор в ответ приподнял свою, награждая меня внимательным взглядом.

– «Персональное занятие» – что это значит?

– Это значит, – нефилим сложил руки на груди с очень многозначительным видом, разом став крупнее, шире, выше. Он в принципе не отличался худосочностью, впечатляя силой мышц, скрывавшихся под одеждой, но в мгновение он словно стал занимать больше места в пространстве, – что теперь я буду твоим персональным учителем. Тренером. Богом.

– Твою же мать, – простонала я, едва не оседая на пол.

– Начиная с этой секунды, – повысил голос руководитель школы, прерывая мои стенания, – я попрошу тебя воздержаться от обсценной лексики. За каждое ругательство будешь отжиматься по пять раз.

– Чего?! – возмущённо взревела я.

– Десять! – ответили мне таким тоном, после которого любые споры становились бессмысленными.

Оторопев, я несколько раз вдохнула-выдохнула и решила, что раз терять больше нечего, то можно хамить в своё удовольствие, не притворяясь паинькой.

– А давай пятнадцать, а? Давай? – глаза директора блеснули зарождающейся яростью. – Так сказать, в кредит!

– В стойку, – сквозь зубы прошипел нефилим, так тихо и зло, что у меня зашевелились волосы на затылке.

– Ты же сказал, отжаться, – в ответном гневе напомнила я.

– А сейчас я говорю: становись в стойку.

Не успела сообразить, что происходит, как он ударил.

Сильно, метко, безжалостно.

Прямо в солнечное сплетение. От удара я отлетела к двери, врезалась в неё и рухнула вниз.

Совершенно не к месту подумалось, что злость, наверное, одна из самых честных эмоций. Злость показывает, что нам не всё равно. Она вскрывает все те нарывы, которые есть в душе. Которые гниют, разъедая изнутри, и источают зловоние. Злость практически невозможно подделать. Многое можно сымитировать: любовь, заботу, дружелюбие, внимание. А вот злость сыграть очень сложно, фальшь будет видна сразу же. А ещё злость – предвестник ненависти, того всепоглощающего чувства, которое на самом деле является главной мотивирующей силой. Но отличие от созидательных мотиваций, ненависть – разрушительная, пожирающая, тёмная. Желающая захватить, поработить, подчинить, растоптать. И у того, кто окажется на пути урагана ненависти, особенно ненависти нефилима, есть только два пути: сдаться или погибнуть в борьбе.

– Зараза, – простонала я, едва ко мне вернулась способность соображать.

Но лучше бы не возвращалась, потому что вместе с ней заявилась в гости и боль. Болело всё – от низа живота до шеи, словно в меня воткнули раскалённое копьё и провернули, наматывая внутренности на древко.

С третьей попытки удалось распахнуть глаза. Веки были тяжёлыми, каменными, в горле першило, а в голове – звенело.

Первое, что увидела мутным взглядом, был чёрный потолок. И сразу пришло понимание: я в своей комнате, в общежитии нефилимов.

Схватившись за живот, попыталась повернуться набок, потому что лежать на спине уже не было сил, но практически сразу застонала с новой силой. Так паршиво мне давно не было.

– Какая же… хтонь! – выругалась я в пустоту, шипя сквозь зубы.

Кое-как, подобно пьяной панде, скатилась с кровати и разогнулась, продолжая плеваться и материться. Ещё хотелось поорать, причём орать долго и на пределе возможности лёгких, но я сдерживалась. Знала, на мой ор сбегутся все обитатели общаги, а я пока была не готова устраивать светский приём для старых знакомых. Поэтому пришлось ограничиться лишь оскорблениями в адрес Блейка.

– Что б тебя гиены загрызли! – брызгала я ядом в сторону собственных коленей, борясь с дикой ломотой. Желудок свело судорогой, у печени, кажется, случился эпилептический припадок, поджелудочная отстегнулась и отправилась гулять по своим делам, а почки просто отказали. – Вот же ж олень сохатый!

Процесс придумывая обидных прозвищ новому руководству, в который я погрузилась с головой, помог отвлечься, и через несколько минут боль начала отступать. Я всё ещё ругалась, но уже не так изощрённо. Просто периодически поминала злым тихим словом папу и маму директора, породивших на свет чудовище, которое одним ударом отправило меня в затяжной нокаут, а после, судя по всему, от души попинало.

– И где таких маньяков рожают? – спросила я у тишины собственной комнаты. – Закрыть к чертям тот роддом!

Спустя минут двадцать меня окончательно отпустило. О пережитом напоминала лишь пульсация под рёбрами слева, но с этим можно было жить. И даже шевелиться, что я с удовольствием и сделала, отправившись в ванную.

В Исправе у каждого нефилима имелась собственная