Один ленивый мальчик - Александр Бельский

Поднимаясь, они не брали с собой щиты и копья. У Нехти с собой были меч-хопеш, маленький кинжал в ножнах и булава, и теперь он пристроил их так, чтобы было удобно выдернуть их из-за пояса, а ножны кинжала перевязал на левое предплечье, поверх лёгкого лубка, который всё еще носил. Поморщивщись, он ухватился больной рукой за узел, которым была ввязана верёвочная же ступенька в основной канат. Хори был с одним лишь своим полумечом-полукинжалом.

— Возьми факел и свети, молодой господин. Что бы ни случилось, не вылезай там, внизу, передо мной, понял?

И они начали спускаться вниз по верёвочной лестнице — деревянная сохранилась, но некоторых ступенек не хватало, а прочие могли быть ненадежны, и уж лучше так, пока лестницу не починят. Нехти спускался первым, Хори вторым, светя себе и маджаю зажженным факелом. Воздух, казалось, состоял из смрада и гудения мушиного роя. На уровне балок второго этажа нубиец приостановился и внимательно оглядел все вокруг и внизу. Второй этаж тоже был около четырёх локтей в высоту и, в общем, выглядел копией третьего. Кое-где сохранились остатки настила и деревянная лестница вниз — первый ярус был выше всех прочих, около пяти локтей в высоту. Шириной внизу башня была двенадцать-тринадцать локтей. Дощатый настил внизу не был нужен — за исключением погреба по центру, там был утоптанный земляной пол. Дерьма было много, но было ещё кое-что похуже.

На полу первого этажа, ровно напротив, с обеих сторон от дыры погреба, лежали два похожих на изломанные куклы детских трупа.

Глоссарий в порядке появления слов в тексте:

Локоть — египетский локоть — 0,635 м.

Глава 10

Глава 10.

Темнокожий десятник сдавленно замычал-зарычал сквозь зубы.

— Рука? — спросил его напарник, — может, поменяемся и я пойду вперёд?

— Рука? А, нет, не рука… Слушай меня внимательно! Я знаю, что там, а ты — нет. И это, то, что внизу — очень, очень плохо. Клянусь всеми старыми и новыми богами, клянусь сестрой, хуже не бывает, да… Просто смотри, просто делай то, что я скажу, и ничего больше. И просто ничему не удивляйся. Факел к середине и замри на лестнице, мне нужен свет! Что бы ни случилось — не шевелись! Только свети!

Хори повернул факел горизонтально и вынес пламя как можно ближе к середине.

Десятник, старательно прицелившись, мягко спрыгнул с лестницы, стараясь попасть как можно дальше от каждого из детских трупиков, да ещё при этом не угодить ни в одну из куч. В руке его уже была воздета вверх булава — массивный, выточенный в форме окольцованной заостряющимся диском каменной груши оголовок навершия на длинной отполированной ручке из прочного и тяжёлого чёрного дерева с плетёной ременной петлёй.

Мертвецы лежали, словно пытались согреться и сжаться в комочек, на боку-животе. Насколько мог разобрать Хори, им перерезали горло — по крайней мере, казалось, что из их шеек натекло порядочно крови. Конечно, рассмотреть её на глинобитном полу среди отвратительных куч, при мечущемся от непонятного сквозняка свете факела (верхнее перекрытие было цело, очевидно, мародёрам было лень выбивать брёвна из обмазки, и дневной свет почти не попадал внутрь). Только теперь Хори уловил, что, кроме испражнений, пахло еще чем-то, сладко и неприятно, не протухшим мясом и требухой, точнее, не только ими, а еще какой-то неестественный, странный запах, и подивился, насколько же обоняние у десятника-нехсиу острее, чем у него. Странно, но этот запах отпугивал даже назойливых и кусачих пустынных мух, которых на втором и третьем ярусе было множество. Вдруг ближайший к Нехти труп зашевелился. Сперва Хори не поверил своим глазам, ему показалось, что это просто колебание света — после прыжка Нехти с лестницы та слегка покачивалась из стороны в сторону. Но нет, ребёнок и правда пошевелился, медленно сел и повернул своё лицо к десятнику. А вот потом произошло то, из-за чего Хори чуть не упал с верёвочной лестницы. Нехсиу быстро, без замаха, горизонтальным круговым движением ударил ребёнка в висок булавой. С каким-то чпокающим горшечным звуком та обрушилась ребёнку на череп, тот хрупнул с громким треском, а ребёнок словно осыпался на глинобитный пол.

В это же время зашевелился и второй мальчик. Между ним и десятником был тёмный провал погреба.

— Свети, раздери тебя шакалы, если хочешь жить! — рявкнул тот, — главное, чтобы он не свалился в яму!

Не разбирая уже дороги, прямо по кучам, нехсиу кинулся ко второму ребёнку.

— Зачем ты убиваешь их? — возмущенно крикнул Хори, но так и не стал спускаться — не потому, что выполнял приказ, а просто как бы оцепенел на лестнице, — и в этот момент булава обрушилась на голову второго ребёнка.

Отчётливо хрупнуло, ребёнок издал какой-то сип и рухнул. Нехсиу осторожно его обошёл, держа булаву готовой к удару. Он пытался разглядеть что-либо в чёрном зёве погреба, но не мог.

— Спускайся, — сказал он Хори.

— Зачем ты их убил? — требовательно воскликнул Хори, — Это же дети!

— Тише! А ты спустись и посмотри, какие это дети. Если это дети, то уже дети царства мёртвых, но сам Анубис отказался открыть им врата загробного мира. Это потерянные души, знаешь ли о таких? Спускайся, тут нужен свет. Не знать, что там внизу — непозволительная глупость для нас, — маджай говорил негромкой скороговоркой, не отрывая глаз от спуска вниз.

Хори спустился. Осторожно ставя ноги, он попытался подойти и осмотреть теперь уже точно мёртвых детей, но десятник нетерпеливо мотнул рукой, призывая его к себе. Он прошипел:

— Это потом! Ты всё поймёшь через минуту, но сейчас нужно светить вниз. Только не подходи к краю! У тебя есть ещё один факел?

— Нет…

— Плохо… Ладно, не подходя к краю провала — просунь факел как можно дальше, — сказал маджай по-прежнему негромко и взял булаву обеими руками, подняв её для удара, словно то, что могло появиться из погреба, было нечеловечески быстрым и опасным. Края погреба слегка осыпались, и Хори и захотел бы — не рискнул наступить на них. А поведение маджая заставило его быть вдвойне осторожным. Полуприсев-полунагнувшись, он вытянул факел в проём лаза. Нехти осторожно, приставными шажками, приблизился к краю и заглянул