Месть Модеста - Сергей Фрейнд

Да вы издеваетесь! Ещё одно испытание?!

– Ваша Благородие, умоляю, только не говори, что опять придётся лупить ошалелых карликов!

Алексей засмеялся.

– Нет уж. На сегодня хватит. Обернись.

Я повернулся. На полу лежал небольшой плоский камень с непонятными письменами.

– Прокол выбрал того, кто готов к последнему испытанию. Он выбрал тебя. У тебя есть одна попытка, чтобы поднять руну. Если поднимешь, возьмут в стажёры.

Сил у меня ещё было мало, но не настолько, чтобы не оторвать какой-то камушек от земли.

– А в чём подвох?

– Не знаю, – пожал плечами Гурьев. – У каждого своё испытание. Никто не говорит. Не волнуйся, больше никаких ловушек. Ты не умрешь, не пострадаешь. Отвоевались, – он потряс культей и опять засмеялся. – Модест, сейчас всё просто. Или поднимешь, или нет.

Я с сомнением посмотрел на руну. Странно, что прокол выбрал только меня. А Гурьев? Разве не достоин? Он сражался не хуже, а знания о противниках вообще сыграли ключевую роль. Без него я бы не выжил. Да, кольщика из него не выйдет, но хотя бы сам факт признания.

– Боярин Ермолов! – крикнул Алексей, уловив моё настроение. – Отставить сомнения. Ты заслужил. Подними её! Подними её за всех нас.

Тем временем прокол резко снизил свечение, хоть и остался на прежней высоте. Защитное поле по периметру зала почти спало. Я стал замечать людские очертания, но звуков не было. После увиденного, всех накрыла тишина. К тому же осталась последняя интрига: подниму, не подниму?

Я подошёл к руне. Перед тем, как нагнуться услышал голос.

– Убей себя! Убей! Смерть – это избавление! Убей!

Оп-па! Что за хрень? Я огляделся, никого рядом не было. Хм. Ладно, попробуем второй раз.

– Убей Гурьева! Он враг! Убей! Убей!

Что за?.. Голос исходил изнутри. Он как бы сидел в моей голове. Я нахмурился и активировал тёмные нейроны, чтобы просканировать тело. Голос исчез, и я почувствовал, что теперь навсегда. Ага. Кажется, понял. Прокол или охотники, сами или через руну действуют на разум землян. Фролов поддался внушению и спятил. А поднять руну, значит, преодолеть действие потусторонних сил. Призывы к убийству были пропущены молодым телом Модеста. Но тёмные нейроны моей прошлой жизни, во-первых, не поддавались внушению в бою. Во-вторых, прогнали голоса прямо сейчас.

Мне стала понятна суть смотра. Кроме проверки боевой и магической подготовки, кольщики выискивают тех, кто сможет поднять руну. Тех, кто сможет противостоять внушению охотников. Ну что же. Я смог. Вот ваша руна.

Я нагнулся, чтобы поднять её, но камень неожиданно отлетел в сторону. Зал разочарованно охнул. Прокол тут же мигнул, засосал в себя руну и исчез. Смотр был окончен. Один труп. Один калека. И ни одного стажёра для кольщиков.

Глава 12

Кольщики совещались уже третью минуту. Воины, чьё немногословие стало предметом добрых шуток, а быстрота принятия решений примером для армий всех стран, на этот раз засомневались.

После того, как прокол исчез и защитное поле спало, прозвучал окрик Шклярской.

– Смотр закончен! Всем курсантам оставаться на своих местах до объявления результатов. Многоуважаемые кольщики, прошу вас.

Вот здесь-то и произошла заминка. Обычно один из кольщиков с легендарной лаконичностью поздравлял выживших и отдавал уважение погибшим. Если стажёр поднимал руну, то воины спускались вниз и лично вручали жетон победителю. Если победителей не было, то после скудной речи воины сразу покидали интернат. Сегодня же кольщики вполоборота обернулись друг к другу и, по привычке экономя слова, зашептались.

К тишине и порядку никого не нужно было призывать. Курсанты с напряжёнными лицами смотрели то на меня, то на Гурьева, но чаще на тело Фролова. Наконец кольщики встали, но вместо обращения к курсантам, сразу пошли вниз. Вожеватов переглянулся со Шклярской, кивнул мужчине с белой повязкой на шее, и они втроём последовали за воинами.

– Телекинез? – спросил один из кольщиков, подойдя ко мне.

Одному чуть за тридцать, второй постарше. Тихие спокойные лица, уникальная, узнаваемая во всём мире форма с вышитой буквой «К». За их спинами директор, интендант Шклярская и грозный мужик с перебинтованной шеей.

– В конце смотра я почувствовал, что умение ослепления могу применять дистанционно, – ответил я. – Другой магией перемещения на расстоянии не владею.

Кольщики синхронно кивнули и подошли к Гурьеву.

– Вы лучший воин из тех, кого судьба не пустила в кольщики, – они по очереди протянули руки дворянину, и Алексей с ошалевшим от счастья лицом пожал их.

– Игнат Олегович, – тихим голосом произнёс тот, что постарше, – вы понимаете, да?

– Понимаю.

– До встречи в следующем году, воин, – посмотрел на меня один из кольщиков.

Они мне нравились. Честно. Сенсорика и боевой опыт подсказывали, что передо мной легендарные воины. Обет служить человечеству, немногословность, решимость, повальное уважение. Но их безапелляционная уверенность, что я обязательно буду участвовать в следующем смотре наложилась на мою усталость после боя. Поэтому я заершился и съязвил.

– Это ещё посмотреть надо. Может, не захочу? У вас такая морока с приёмной комиссией! Пока сдавал заявление на поступление, весь измаялся. Видите, аж степлером досталось, – я показал на бровь, разбитую камнем навозника.

Кольщики улыбнулись, а один из них повторил.

– До встречи в следующем году, воин.

Они подошли к телу Фролова и приклонили колено. Все в зале повторили этот жест. Через минуту, не говоря ни слова, кольщики покинули спортзал. Слово взяла Шклярская.

– Объявляется осознанный выбор! – крикнула она грудным голосом. Вблизи он звучал ещё строже, а ожог в пол-лица усиливал впечатление. – Все курсанты вне зависимости от возраста должны собрать вещи и покинуть интернат. Вы обязаны разбрестись по городу и не находиться ближе двух километров от главного корпуса. Кроме того, запрещено общение между курсантами и нахождение друг от друга ближе, чем на сто метров. Через два часа ворота откроются для возвращения. Если вы примите решение покинуть интернат и не вернётесь, то никто… Я повторяю никто! – она рыкнула и сделала паузу. – Никто не будет осуждать вас. Страх присущ каждому из нас. Однако струсить в бою чревато не только своей гибелью, но и смертью товарищей. Поэтому уход из интерната во время осознанного выбора мы рассматриваем, как поступок взрослого человека,