Месть Модеста - Сергей Фрейнд

Она помолчала и продолжила.

– Перед выходом первокурсники должны сдать распределительные браслеты. Через два с половиной часа встречаемся здесь же на вечере распределения. Заселение в корпусы произойдёт с учётом оставшихся курсантов. На этом всё. Разошлись!

Лихо! Интересно, это Вожеватов придумал? После демонстрации тягот учёбы, а смерть и увечье определенно производят впечатление, администрация даёт шанс сдать назад. У курсанта будет время отказаться от обучения. А чтобы снять общественное давление, курсантов выгоняют, запрещая переговариваться между собой. Никто не осудит твою трусость. Никто не поддастся на сиюминутные бравурные речи. Будет время на взвешенное решение. К тому же вещички уже собранны, всех выгнали. Можно незаметно уехать домой. А если уж вернулся, то до следующего смотра и следующего осознанного выбора. Таким образом интернат оставляет самых мотивированных. Толково. Очень толково.

– Тебе надо прилечь, – Вожеватов посмотрел на меня.

– Зачем?

– Скоро узнаешь. Познакомься, это наш интендант…

Но женщина демонстративно перебила директора и обратилась к Гурьеву.

– Ближайший месяц по ночам ухо будет жечь. Мне пришлось пережить несколько бессонных ночей, прежде чем найти выход, – она повернулась ко мне. – Твоего плеча тоже касается, курсант Ермолов. От боли спасёт обычный черный чай. Чем крепче заварка, тем лучше. Просто нанесите на место ожога и боль пройдёт, – Шклярская опять обратилась к Гурьеву, повернувшись ко мне обожжённой стороной. – Когда целилась в жука, я наклонила голову, чтобы увернуться от камня. Поэтому капля накрыла всю правую половину лица.

– Вы тоже участвовали в смотре? – удивился Алексей.

– Нет. Скандинавская зона отчуждения, – она посмотрела на Вожеватова. – Игнат Олегович, дорогой, не злись на меня, что перебила. Не нужно церемониться. Дай курсантам отдохнуть. Тем более Модеста скоро накроет. Гай Иванович, пойдёмте. Нужно сообщить родителям Фролова о героической гибели их сына.

– По правде сказать, я не сразу понял, а догадался позже, – говорил я Игнату, удобно улёгшись на кровати.

Я чувствовал себя отлично, но послушался и прилёг в выделенном мне номере. Гурьева же отправили в медицинский блок.

– Если кольщики не страшны властям, – продолжил я, – потому что любая армия мира уничтожит их, то почему бы армию не кинуть зачищать проколы?

– Потому что все люди рано или поздно подвергаются психическому воздействию проколов, – продолжил за меня Вожеватов. – Кого-то накрывает сразу, как Фролова. Кого-то, через две-три встречи с охотниками. Поэтому кольщики используют практику стажёрства. Если поднял руну, не значит, что во второй раз не накроет.

– Все люди? Подождите. Получается, что кольщики тоже подвержены воздействию, только оно отсрочено?

– Именно. Чаще кольщики просто не доживают до того момента, когда воздействие сработает. Раньше думали, что у них полный иммунитет. Но за последние несколько лет произошло два случая, когда опытных воинов накрыло. Одного пришлось уничтожить, второго сумели нейтрализовать. Сейчас под присмотром. Живёт по люксовому классу с круглосуточным уходом, но с головой у него плохо.

– Получается, что кольщики смертники? Или погибнешь в поединке с охотниками, или поймаешь помутнение рассудка. Никакой тихой спокойной старости.

– Да. Поэтому во всём мире их так уважают и беспрекословно слушаются.

Мы немного помолчали.

– А почему вы сразу не сказали о психическом воздействии прокола?

– По той же причине, почему первокурсники не знают, что будет на смотре. Они пришли сегодня возбуждённые и весёлые. В ожидании увидеть захватывающую дворовую драку. А получили правду жизни, – голос Вожеватова был твёрд. – Посмотрим, сколько вернётся. Кстати, на старших курсах тоже люди уходят. В этом и состоит главное испытание дня. Определится стажёр или нет. Сколько участников смотра выживут, а сколько умрут, это всё второстепенно. Выпускники уже взрослые мужики, состоявшиеся воины. Зачем с ними нянчиться? Мне, Модест, новых людей для Отечества нужно готовить. Необходимо через реакцию на смотр отсеять слабых.

– Меня к выпускникам записали… Значит, я взрослый и состоявшийся? – улыбнулся я.

– А разве нет?

Вожеватов серьёзно посмотрел на меня.

– Ладно, этот вопрос выяснили, – я решил сменить тему. – Вот, что меня ещё волнует. Почему кольщики спросили о телекинезе?

– Потому что в интернате поселилась сволочь, – Вожеватов тяжело вздохнул. – Понимаешь, руна или накрывает человек так, что он подойти не может. Или курсант её спокойно поднимает. Она никуда никогда сама не отлетает.

– Ничего себе! – догадался я. – Значит, кто-то из присутствующих в зале использовал телекинез, чтобы отодвинуть от меня руну. Он не хотел, чтобы я стал стажёром.

– Да. Именно об этом шептались кольщики. Стоит ли принять тебя в стажёры, учитывая, что… Оп, оп. Модест! Осторожно. Сейчас тебя…

Дальше не разборчиво. Я уронил голову на подушку и отключился.

– Поздравляю с новым навыком!

Передо мной сидела улыбающаяся Юля Вожеватова.

– Что произошло?

– Вставай. Сейчас у тебя должен быть прилив сил.

Действительно, я почувствовал бодрость и поднялся с кровати.

– Пошли, по дороге расскажу. В зале уже начался вечер распределения.

Оказалось, что у навыка воздействия на чужой разум есть откат. Один из видов магии подобия, когда подчиняешь чужой ум, явление не такое уж редкое. В год появления магии два-три первокурсника умели подчинить себе жучка-паучка или птичку-невеличку. Но все, по понятным причинам, забрасывали прокачку. Можно через двадцать лет тренировок подчинить себе медведя. Но толку? Да и занимались этим в других имперских подразделениях.

Контроль за человеческим разумом ценился иначе. Людей с такими способностями моментально отбирали спецслужбы. За ними охотились по всей планете. И вообще, такой талант предпочитали не афишировать.

У навыка подчинения был особенный откат. После применения контроля над чужим разумом, человек терял контроль над своим. Простыми словами, падал в обморок. И делал это не сразу, а через несколько часов. Таким образом магия предоставляла «хозяину» возможность выйти из боя.

Моего умения хватило на ос. Кстати, курсанты и преподаватели восхитились. Осиный мозг маленький, но рой-то был большой. Для первого раза отличный результат. Зная, что я поймаю откат, Игнат и положил меня в номер.

– Папа думал, что ты проваляешься до полуночи. А сейчас только начало десятого. Быстро восстанавливаешься, – улыбнулась Юля. – Всё, пришли. Смотри, двоих уже выбрали.

И тут я получил первое разочарование мира, в