Эволюционер из трущоб. Том 10 - Антон Панарин

— Михаил Константинович, приказ исполнен. Позвольте узнать, какова наша задача? — спросил Барбоскин, вытянувшись по струнке.

— Задача ваша весьма проста. Посидеть в темноте буквально пару минут, — ответил я, хитро улыбнувшись, и зашвырнул трёх гвардейцев в пространственный карман.

Переключившись на зрение Мимо, я увидел лежащего на кровати человека. Его мазали мазью, а в дальней части комнаты стоял обезображенный мужчина. Судя по описанию, именно он Безликий. Дал команду мимику неторопливо спуститься с потолка, а сам подготовился к перемещению. Хлопок — и я стою в слабо освещённой комнате перед Безликим.

— Ты кто такой? — спросил Хазаров, потянувшись к мане.

Но ответа ему я не дал. Вместо этого выбросил из карманной реальности Барбоскина с двумя бойцами, а Безликого, напротив, отправил в карман.

Граф Черчесов вжался в изголовье кровати. Его глаза, мутные от боли и бессонницы, с ужасом вытаращились на пустое пространство — там, где только что стоял Хазаров, теперь не было никого. Безликий исчез. Растворился. Словно его стрёли из реальности.

— Что… что за чёрт… — прошептал граф, но не успел договорить.

Барбоскин, лекарь и маг Земли быстро рассредоточились по комнате. Маг Земли направился к врачу, лекарь подошел к Черчесову и прижал его руки к кровати так, что невозможно было пошевелиться. Барбоскин же отправился к входной двери, чтобы создать защитный барьер.

— Что вы делаете⁈ — взвизгнул врач, но в следующую секунду ему в бороду прилетел увесистый удар, потушив сознание.

Врач рухнул, как подкошенный. Увидев это, Черчесов завопил, срывая голос:

— Охрана! Живо сюда!!!

Входные двери вздрогнули от мощного глухого удара. За ним последовал ещё и ещё один. Снаружи орали гвардейцы Черчесова. Неистово стучали прикладами по двери. Но всё было бесполезно.

Барбоскин взмахнул рукой, сотворив плотный полупрозрачный барьер, покрывший двери непроницаемой плёнкой. Снаружи всё ещё пытались ворваться, но внутри звуки выламываемых дверей стихли, будто никто и не ломился. Улыбаясь, я повернулся к графу. Спокойно осмотрел его с ног до головы. С интересом. Будто ребёнок, который наконец-то нашёл того, кто пытался съесть его конфеты.

— Ты… ты кто, чёрт побери⁈ — дрожащим голосом спросил Черчесов. — Что здесь происходит⁈

— Не стоит так переживать, — усмехнулся я. — Сейчас произойдёт воссоединение семей и ничего более.

Я поднёс руку к лицу Черчесова. На моей ладони лежал золотой паук. Крошечный, точёный, сделанный из золота. С бусинками рубинов вместо глаз. Его лапки были изогнуты, как тонкие скальпели, угрожающе поблёскивающие в свете свечей.

— Нет! — в ужасе заорал граф, будто увидел свой самый страшный кошмар, и попытался отпрянуть назад, но руки лекаря его крепко держали. — Что ты делаешь⁈ Я запрещаю! Я…

Паук мягко спрыгнул с моей ладони и приземлился на лоб графа. Быстро перебирая лапками, он сместился на макушку Черчесова. Щёлк. Лапки сомкнулись на его черепе. Как корона. В следующее мгновение паук вонзил острое жало в темя графа. Черчесов издал хрип — и провалился в бессознательное. Глаза закатились, дыхание стало прерывистым, пальцы мёртво повисли с краёв кровати. Я провёл рукой по его лицу, прикрыв веки.

— Спи, отец, — улыбаясь, сказал я и погрузился в Чертоги Разума.

Внутри было темно. Пусто. Гулко. Посреди темноты Черчесов восседал за огромным столом, в мундире без орденов. Перед ним — пустые бокалы. Рядом — пустые стулья. Я взмахнул рукой и всё вокруг начало вспыхивать яркими цветами. Воспоминания бурным потоком хлынули в разум графа:

Появился образ. Черчесов в оранжерее. Лицом к лицу с моей мамой, Елизаветой Максимовной. Она смотрит на него, не как на врага, не как на политическую фигуру, а как влюблённая женщина,. Смущённо, кротко, нежно. Он держит её за руку. Шепчет нежные слова. Целует.

Отбрасываю эту сцену, давая возможность Черчесову дорисовать её самостоятельно, а сам перехожу к следующей.

В другом фрагменте — ужас. Влюблённых разлучает Архаров. Он узнаёт, что Елизавета Максимовна беременна от другого и запирает её в жутком пансионате. Это бьёт по сердцу Черчесова, словно кнут, рассекая плоть и доставляя ни с чем не сравнимые страдания. В пустоте прячется она, его любимая женщина. Роняет слёзы, дрожит, гладит живот и говорит, что всё будет хорошо.

Черчесов в панике, окутан липкими нитями страха. Он шепчет имя — Лиза — и плачет…

Дальше — снег. Колыбель. Крик младенца. И ребёнок, всё ещё не имеющий лица.

— Почти готово, — прошептал я, заканчивая формировать воспоминания. — Осталось только добавить меня.

Черчесов стоит перед иллюзорной колыбелью. И чувствует, что его сердце вот-вот разорвётся от нежности, любви, счастья и горя одновременно. Его родной сын, сын, принадлежащий Архарову. Сын, которого он столько времени пытался спасти вместе с Елизаветой, но проваливался раз за разом.

В этот образ я вложил свою внешность. Глаза. Волосы. Улыбку. А ещё щедро приправил это любовью. Щедрый подарок похитителю из ниоткуда. Подарок, который должен был смягчить сердце ублюдка, пытавшегося меня убить.

Граф Черчесов задышал глубже. Тело дрогнуло. Он открыл глаза. Помедлил. На его лице появилась растерянность. Глаза забегали по комнате, будто он искал что-то. Что-то потерянное. Давно забытое. И наконец, с его потрескавшихся губ слетело слово:

— … Сынок?

Я улыбнулся и тихонько произнёс:

— Привет, папа. Я вернулся.

— Миша, Мишенька, — дрожащим голосом произнёс Черчесов. — Сынок, что происходит?

Его глаза бегали, падая то на гвардейцев, то на меня.

— Всё хорошо, пап. Хазаров тебя предал и хотел убить. Я, когда об этом узнал, примчался на всех парах. Хвала богам, успел, — соврал я, не моргая.

Взглядом я дал отмашку лекарю, чтобы тот отпустил моего новоявленного папашу. Черчесов тут же вскочил с кровати и бросился ко мне. Но сделав пару шагов, он плашмя рухнул на пол. Если бы я не перехватил его в полёте, то граф точно бы расквасил нос.

— Сыно-о-ок… — завыл он, вцепившись в мои руки, и зарыдал.

В этот момент паучок отцепился от его головы и вернулся в пространственный карман так, что Черчесов даже ничего не заметил. Барбоскин, лекарь и маг Земли слегка опешили от такого обращения, но виду постарались не подать. Это достойно похвалы. Тем более, что каждый из них презирал Черчесова до глубины души и желал снести ему голову. Ведь граф в своё время частенько враждовал с почившим родом Богдановых.

Барбоскин развеял барьер и в комнату ворвались запыхавшиеся гвардейцы Черчесова. Красные лица, по котором струится пот, руки сжимают