Русский бунт. Кровавый год - Алексей Викторович Вязовский

Мне не могла не прийти в голову парадоксальная мысль. Одновременно случилось два знаменательных события: существенно ослаблен французский флот и в Гессене случилась серьезная заварушка — принц Луи Карл, развив кипучую деятельность по сбору для меня полков, попутно организовал с помощью своих дружков-франкмасонов два госпереворота, в результате которых оказались свергнуты лагндграфы Гессен-Кассельский и мой сват, Гессен-Дармштадтский. В долгоиграющей перспективе эти происшествия означали, что в уравнении «Великобритания против американских колоний» по обе стороны от знака равенства исчезли две важные переменные — Франция как потенциальный участник конфликта и наемные гессенские полки на стороне англичан. Как у них получится теперь справиться с колонистами? Мое личное воздействие на ход мировой истории расширилось за океан.

Гадать, как будет, смысла не имело. Мой взор, все мои мысли были обращены на юг, на Саксонию — туда, где сходились две огромные армии. Я полгода танцевал даму Европу, и вот она, вырвавшись из моих объятий, очнувшись от сладостного сна самоуспокоения, бросилась на меня с дрекольем, желая покарать за обман. Новая коалиция заспешила мне навстречу, желая кончить дело до зимних квартир — считалось, что зимой не воюют. Старый мир ждало много открытий — не только о допустимых для войны временах года, но и о ее характере, о масштабах, о количестве потерь. Как воевали еще совсем недавно? Армии много маневрировали, сходились в нерешительных сражениях, расходились, гоняли из лагеря в лагерь дипломатов, о чем-то договаривались. Доходило до абсурда: жду вас на таком-то поле боя, не опаздывайте! Рыцарство, великодушие к побежденному, месье, я возвращаю вам вашу шпагу! Пришла пора Европе ощутить в полной мере, что такое тотальная война.

Одно дело — рассуждать о масштабах, и совсем другое — наблюдать их воочию. Зрелище, мягко говоря, крышесносное. Убедившись, что на севере теперь все спокойно, я двинулся из Берлина на юг догонять Суворова. И попал сначала в хвост, а потом в само тело того чудовища, которое создал своими руками. Оно было сродни мощному весеннему паводку — медлительному, но всесокрушающему.

Мы пылили верхами по дорогам южной Пруссии — мой отряд, состоящий из небольшой свиты и конных егерей Петрова, уже превратившихся в полнокровную дивизию, благодаря поставкам штуцеров и включения в свой состав прусских легкоконных батарей, в которые Митька буквально влюбился. Быстро продвигаться вперед никак не получалось. Сперва мы двигались еще более-менее сносно — сквозь последствия прохода большой армии. Вытоптанные озимые поля, разметанные по земле стога, разломанные повозки, разобранные на дрова овины, смердящие покинутые бивуаки с черными пятнами выжженной кострами травы… Потом мы, догнав и перегнав арьергард, словно окунулись в широкую реку — куда не кинь взгляд, везде войска. На марше, на постое, на отдыхе. Пешие и конные, на возах, фурах, зарядных ящиках — даже на родимых скрипучих русских телегах, добравшихся неведомым образом до Центральной Европы. Гусары и казаки, разномастная пехота, большей частью похожая на ополчение, на санкюлотов в деревянных сабо, пушки, походные кухни, обозы, растянувшиеся на версты и везущие все что угодно… Войска ночевали в полях, разоряя, не желая того, окрестные деревни. Городки и крупные селения были забиты отдыхающими офицерами — не найти ни свободного стула в придорожной харчевне, ни комнаты у обывателя. Многоязыкий говор стоял над плетущимися колоннами, большей частью славянский, будто все мои войска двигались на Грюнвальдское поле, готовились к схватке с армией крестоносцев. Ухо выхватывало отдельные слова на русском, чешском, польском, на белорусской и малоросской мове, на певучим русинском…

Чем глубже окунался я в эту стальную реку, тем тревожнее становилось на сердце. Как управлять этой гигантской массой, собранной и сдвинутой моей волей? Я вспомнил, как в прошлом году на Оке подробно обсуждал с Румянцевым перед его отъездом на юг военные темы, и генерал-фельдмаршал рассказал, что в сражении при Кагуле, у него было всего 18 тысяч штыков, а у турок более 150 тысяч. Он потерял убитыми 1200 человек, а противник — свыше 4000. Сейчас под командованием Суворова оказалось еще больше солдат, чем было у турок. И у наших врагов по данным разведки не меньше, а то и больше — и такое же многонародие, как у нас: австрийские немцы, баварцы, саксонцы, французы, мадьяры, сербо-хорваты из Крайны, словенцы, богемцы, итальянцы, испанцы, казаки-некрасовцы… Нас ждала настоящая битва народов, не имевшая в прошлом аналогов по количеству задействованных войск. Как сохранить в этом хаосе управляемость? Справится ли Суворов, справлюсь ли я?

— Ваше величество, — окликнул меня Петров, — Мы в этом бедламе далеко не продвинемся. Может, в объезд? Не хотелось бы орудия бросать. Прислуга-то у них прусская, как без приглядка?

— Дорогу знаешь?

— Казаки-квартирмистеры подсказали.

— А ну как напоремся на вражеский отряд.

Петров нахально усмехнулся и промолчал, но по его довольной роже все было понятно и без слов: коли напоремся, то от супостата останутся лишь рожки да ножки. Мои шассеры показывали чудеса слаженности и выучки, а со 112-ю орудиями конных батареей могли навести знатного шороху, столкнувшись с целым корпусом.

— Поехали, раз настаиваешь.

Из людского потока вырвались с трудом. Егерям пришлось вдоволь поорать и помахать нагайками, чтобы вытащить на свободное пространство запряженные шестерками 6-фунтовые пушки облегченного образца. Их прислуга также передвигалась верхом, оттого этот вид войск и прозвали «галопирующей артиллерией». Изобретение Фридриха Великого времен Семилетней войны, оно стало весьма популярно в Европе. Но никто не сообразил, как правильно его использовать. Я собирался исправить этот недочет, и Петрову все объяснил на пальцах. Ему дважды повторять не пришлось, парнем он оказался способным и, особенно, к военной науке — на моих глазах не по дням, а по часам рос будущий командир конной армии. Была у меня такая задумка, а Овчинников, к сожалению, на нее не тянул. Застрял нынче подо Львовым-Лембергом, как Буденный в 1921-м со своей Первой Конной.

Оторвавшись от главного отряда армии «Центр», обходя его по дуге, мы относительно быстро пересекли границу Саксонии и направились в сторону Дрездена, где происходили преинтересные события.

Суворов, получив мой приказ двигаться в Силезию на соединение с корпусом Куропаткина, поступил по-своему. Недаром его прозвали «генерал вперед». Он все лето тренировал под Познанью наиболее боеспособные части Крылова из русских ветеранов, научил их скоростным маршам и, когда стало известно о том, что я намерен отклонить ультиматум новой коалиции, двинулся напрямик в сторону Дрездена. Переправился через Эльбу по наскоро возведенному наплавному мосту