Я – Товарищ Сталин 6 - Андрей Цуцаев

— Что ты натворил? — прошипел старик, хватая Зевдиту за руку, его пальцы впились в него. — Ты привёл их сюда, глупец!

— Пусти! — Зевдиту вырвался, толкнув дядю так, что тот пошатнулся. — Не говори ничего, если хочешь жить!

Он выскользнул в узкий переулок, заросший сорняками и усыпанный мелкими камнями. Жара давила, пот заливал глаза, но он бежал, пригибаясь к земле, его дыхание было рваным, будто лёгкие разрывались. Улочка вилась между хижинами, и он надеялся добраться до полей, где мог бы спрятаться среди высокой травы или акаций. Но шаги за спиной становились громче — тяжёлые, быстрые, уверенные, как поступь хищника. Он оглянулся и увидел двух агентов в штатском, их лица были суровыми, а руки сжимали оружие, поблёскивающее в солнечном свете. Зевдиту свернул за угол, споткнувшись, и бросился к низкой стене, надеясь перемахнуть через неё и раствориться в лабиринте переулков.

Но третий мужчина, широкоплечий и быстрый, перехватил его. Он схватил Зевдиту за запястье, вывернув руку так, что тот вскрикнул от боли, которая пронзила его. Узел выпал, монеты звякнули, рассыпаясь по пыли, их блеск был насмешкой над его надеждами. Офицер шагнул вперёд.

— Зевдиту Гобезе, — сказал он на ломаном амхарском. — Ты едешь с нами. Хватит бегать.

Зевдиту попытался вырваться, но второй агент схватил его за другую руку, их хватка была железной, и они поволокли его к машине, его ноги скользили по пыли, оставляя борозды. Асфау стоял в дверях, его лицо было смесью страха, гнева и бессилия, а Мерон и вернувшиеся с рынка Текле и Йосеф наблюдали из тени, их взгляды были пустыми, будто они уже отреклись от него. Офицер поднял узел, взвесив его в руке, и его губы дрогнули в лёгкой усмешке.

— Неплохой улов для торговца специями, — сказал он, бросая узел одному из агентов. — Объяснишь в миссии. И лучше говори правду, если хочешь жить.

Зевдиту засунули в машину. Мотор взревел, и автомобиль рванул прочь, поднимая облака пыли. Зевдиту сидел, его мысли путались, а сердце колотилось так, что казалось, оно разорвёт грудь. Он был в ловушке, и выхода не было. Британцы знали слишком много, а немцы, узнав, что он у них, не остановятся, пока не доберутся до него. Он закрыл глаза, пытаясь вспомнить лицо матери, её тёплую улыбку, но видел только лица Дитриха, Вёлькнера, британских солдат, окружавших его, как волки.

Поздно ночью в Дебре-Бирхан появился другой автомобиль — чёрный «Мерседес», его двигатель тихо урчал в тишине. Лейтенант Ханс Дитрих вышел, его пальцы нервно теребили ремень. Фриц, коренастый агент с лицом, будто высеченным из камня, следовал за ним. Они приехали по наводке Меконнена, который проболтался о родственниках Зевдиту в пьяной болтовне на рынке. Дитрих чувствовал, как время ускользает — если Зевдиту поймали британцы, он мог заговорить, и вся операция с заложниками, тщательно выстроенная Вёлькнером, рухнет, как карточный домик. Берлин не простит, а Вёлькнер сделает так, что Дитрих пожалеет о своём рождении.

Они подошли к хижине Асфау. Дитрих постучал, его рука лежала на кобуре, пальцы были готовы выхватить пистолет. Дверь открыл Асфау, его лицо выражало страх, глаза метались, как у загнанного зверя. Он сразу понял, кто перед ним, и его голос дрожал, когда он заговорил, не дожидаясь вопроса. — Зевдиту нет, — сказал он, его руки поднялись, будто защищаясь. — Его забрали. Часов шесть назад. Англичане. Чёрная машина, трое мужчин. Я ничего не знаю!

Дитрих сжал кулаки, его очки съехали на кончик носа, и он поправил их резким движением.

— Куда они его увезли? — рявкнул он, его амхарский был грубым, но понятным. — Говори, старик, или пожалеешь.

Асфау пожал плечами, его руки дрожали.

— Не знаю. Они не говорили. Взяли его и уехали. Клянусь, я ничего не сделал!

Фриц шагнул вперёд, его массивная фигура заполнила дверной проём, и Мерон, стоявшая у очага, вскрикнула, прижав руки к груди. Текле и Йосеф напряглись, их пальцы сжались в кулаки, но они не двинулись, замерев под тяжёлым взглядом Фрица.

— Ты врёшь, старик? — прорычал Фриц, наклоняясь ближе, его дыхание пахло табаком. — Где он? Что ты скрываешь?

Асфау покачал головой, его голос стал выше, почти жалобным.

— Клянусь, они забрали его! Я сказал ему, чтобы он ушёл, но он не успел. Англичане пришли слишком быстро!

Дитрих кивнул Фрицу, и тот ворвался в хижину. Он перевернул циновки, вытряхнул корзины с зерном, разбросал старые тряпки, но нашёл только пыль и несколько медных монет, валявшихся под циновкой, где спал Зевдиту. Никаких следов письма, никаких улик. Дитрих выругался про себя, его лицо побелело, а пальцы сжались так, что побелели костяшки. Они опоздали. Британцы были на шаг впереди, и это означало, что Зевдиту, вероятно, уже в миссии, под допросом, его язык развязывается под давлением британских офицеров.

— Он у них, — сказал Дитрих, повернувшись к Фрицу, его голос был низким, в нём дрожала ярость. — Если он заговорит, мы потеряем Грейсона. Надо доложить Вёлькнеру. Немедленно.

Фриц кивнул, его лицо было мрачным, как грозовая туча. — А что с этими? — Он указал на Асфау и его семью, которые стояли, замерев, словно боясь дышать.

Дитрих посмотрел на старика, чьи глаза метались от страха, на Мерон, прижимавшую ладони к лицу, на Текле и Йосефа, чьи кулаки были сжаты, но взгляды опущены.

— Оставь их, — сказал он. — Они ничего не знают. Нам нужно в Аддис-Абебу. Быстро.

Они вернулись к машине, и «Мерседес» умчался в ночи. Асфау рухнул на пороге, его руки дрожали, а Мерон обняла его, шепча что-то утешительное. Текле и Йосеф молчали, их лица были напряжёнными, глаза следили за удаляющимися огнями автомобиля.

В британской миссии в Аддис-Абебе ночь была жаркой и душной. Зевдиту втолкнули в комнату для допросов — голое помещение с деревянным столом, двумя стульями и лампой, чей резкий свет бил по глазам. Его руки были связаны верёвками, которые врезались в кожу, пот стекал по спине, пропитывая рубаху, а сердце колотилось так, что казалось, оно разорвёт грудь. На столе лежал конверт — тот самый, что он спрятал в лавке под грудами тканей, его края были помяты. Рядом был его узел, разобранный, с золотыми монетами и драгоценными камнями, разложенными на столе, как улики. Их блеск был насмешкой над его надеждами на спасение. Лейтенант Брукс и капитан Резерфорд сидели напротив, их лица были суровыми, но в глазах читалась усталость — они