Шут - Ник Гернар

Никитин вдруг рассмеялся. Совсем неуместно и странно.

— Монгол-Монгол… — протянул он с мечтательной интонацией старика, поучающего ребенка. — Не было у меня никаких коварных замыслов. Наша Сильфида…

— Даже не смей ее так называть! — мой голос все же сорвался на низкую, звериную ноту, но я тут же взял себя в руки, впившись пальцами в кожаную обивку сиденья.

— Отчего же? — лениво протянул тот. — Для тебя и меня Таня ведь была даже не просто «наша», а общая. Я ведь спал с ней тогда.

У меня аж в ушах зазвенело. Кровь ударила в виски, застилая глаза красной пеленой.

Казалось — убил бы ублюдка.

Но вместо молниеносного рывка я лишь медленно, с нажимом повернул голову в его сторону, и все мое тело замерло в готовности, как у хищника перед прыжком.

— Мне это неинтересно, — выдавил я сквозь стиснутые зубы. Никитин внимательно посмотрел на меня, его легкомысленность куда-то испарилась.

— А ты и вправду изменился, — констатировал он без тени насмешки. — Стал сдержанней. Умеешь держать удар. Но я не ударить тебя хотел, а объяснить ситуацию. Женщина, о которой ты говоришь, не была мне чужой. И тот факт, что я помню ее спустя столько лет, уже само по себе подтверждает это. И тебя тоже помню. Вот Ладыженский — тот не вспомнил твое лицо. Хотя вместе со мной раз десять смотрел видео самоубийства Штальмана, где ты попал в кадр. Мне было всего сорок два, круг общения ограничивался проходчиками и учеными, среди которых если и появлялась женщина, то идентифицировать ее было непросто не только с первого, но и со второго взгляда. А еще у меня на то время имелась жена, озабоченная только своими физиологическими проблемами с естественным деторождением, которое меня не интересовало в принципе. И тут — Сильфида. Неглупая, привлекательная.

Он помолчал, давая мне переварить сказанное. Я не сводил с него взгляда, каждый мускул был напряжен до предела.

— В любом случае… — лицо Никитина стало серьезным. — я рассказал тебе это вовсе не для того, чтобы кого-то унизить или задеть. Я сделал это, чтобы ты понял — я не хотел ей зла. Таню и правда штормило по-черному, интерфейс приводил ее в ужас, панические атаки следовали одна за другой. Она все повторяла: у меня в голове какой-то датчик, из-за него я слышу голоса! Я просветил ей голову вдоль и поперек, но, как ты понимаешь, так и не нашел никакого устройства. Тогда я решил, что это плод ее больного сознания. Ну а теперь частичка ее кошмара всегда со мной… — он легонько постучал указательным пальцем себя по виску. — Это ее интерфейс сделал меня Императором.

Я сидел не двигаясь, переваривая его слова. Голова шла кругом от этой информации. Могло ли быть такое, чтобы Таня лгала мне? Чтобы единственные нормальные отношения в моей жизни оказались всего лишь фальшивкой?

Никитин выдержал небольшую паузу и продолжил:

— Что же касается моих лабораторий и… манипуляций с Оком Минервы, так я и сам от них не в восторге. Но есть много причин, по которым я занимался, занимаюсь и буду заниматься культивированием Ока. Одна из них, самая очевидная — фактическое бессмертие без побочных эффектов. Знаешь, что происходит с людьми после множества репликаций? Кроме постоянной потери приобретенных мутаций и необходимости их потом нарабатывать в течении нескольких лет. Спроси об этом своего начальника. Узнай у Данилевского, почему он терпеть не может, когда кто-то в один ряд с его именем ставит имя его отца. И почему единолично обладая сокровищами своего родителя, он при этом носит фамилию деда по материнской линии.

— Могу предположить, что у его отца случились проблемы с памятью, что привело к личностному искажению, — предположил я, стараясь отключиться от эмоций. Раз уж этот разговор состоялся, надо получить от него максимум информации.

Все-таки теперь передо мной был не просто куратор Никитин. А Император.

— Проблемы с памятью — это как в театре второй звонок, — усмехнулся он, глядя в затемненное окно.

Я насторожился.

Не из-за праздного любопытства к прошлому родственников Яна, а потому что прямо сейчас эта проблема беспокоила Анну.

— И что он означает? — спросил я.

— Что скоро прозвенит третий, — с грустной улыбкой отозвался Никитин. — И тогда тьма, пришедшая со Средиземного моря, накроет ненавидимый прокуратором город. И пропадет Ершалаим великий, как будто не существовал на свете. Все пожрет тьма, напугавшая все живое… — задумчиво продекламировал он, слегка изменяя цитату из Булгакова.

— А можно конкретней? О какой тьме идет речь?.. — нахмурился я.

— Я же сказал, — усмехнулся Никитин. — Задай этот вопрос Данилевскому, а не мне. Ты ведь давно не мой подчиненный, а я — не куратор, чтобы читать тебе скучные лекции о чужих проблемах. Давай лучше поговорим о твоих. Мне пришлось прибегнуть к шантажу очень серьезных людей.

Я фыркнул. Откровенная прямолинейность, с которой Никитин рассказывал некоторые вещи, меня поражала.

— И вы так просто об этом?.. — не удержался я.

Тот пожал плечами.

— А почему нет? Или ты пойдешь рассказывать это журналистам из новостных лент? Как будто среди них найдутся такие дураки, что станут слушать подобное. И у Калинина, и у других официальных представителей, питающихся из государственного корыта, на репутации достаточно темных пятен, чтобы при желании скормить их самих. Кому-нибудь еще более жадному и голодному. Владеющий информацией владеет миром. В этом смысле Ладыженский гениален. Мало кто мог бы подглядывание в замочную скважину возвести в ранг искусства. А он — сумел. И за определенные услуги щедро делится со мной своими находками, как со старым партнером. Но шантаж на таком уровне — это временная мера. Негласный кодекс требует уничтожение улик взамен на оказанную под давлением услугу. Не я придумал эту глупость, но… Она в ходу. Так что я, конечно, притормозил развитие событий, но это временное решение проблемы.

— И что же ты хочешь в качестве платы за это?

Никитин неопределенно, как-то по-стариковски пожал плечами.

— Да, собственно… Ничего.

Я тихо рассмеялся.

— Смешно.

— Да нет, — возразил он. — Скорее, грустно… Понимаешь, Марат, в этой жизни есть определенный порог достижений. В плане влияния, самодостаточности, обеспеченности… По достижении которого можно себе позволить делать какие-то вещи просто так. Без причины. От скуки. Жизнь, Монгол, на самом деле лишь банальное чередование обыденных ситуаций. Все эти корпоративные войны, политические интриги… они следуют одним и тем же паттернам. Как шахматная партия, разыгранная тысячу раз. Но есть вещи, которые привносят в это болото новые краски. Такие, как, например, появление Отшельника. Ожидание нового этапа игры.