Все дороги ведут в Реймс - Александр Петрович Харников

Глава 7. Война или мир?

13 апреля 1756 года. Российская империя. Петергоф. Большой дворец. Вице-канцлер Михаил Воронцов

Известие, полученное мною из Парижа, заставило меня бросить все дела и поспешить в Петергоф. Похоже, что в самое ближайшее время должны произойти большие перемены в европейской политике – царствовавший во Франции король Людовик XV трагически погиб на охоте. Подробности его смерти в присланной мне записке отсутствовали, но важен был сам факт – один из последних великих французских монархов ушел из жизни, и вместе с ним уходила в прошлое целая историческая эпоха. Новый же король еще никак себя не проявил – он мог быть более благосклонен к России или, наоборот, более враждебно к ней настроен. Я подозревал худшее – все-таки он наполовину поляк и внук короля Станислава Лещинского, которого фельдмаршал Миних изгнал из Польши.

О смерти Людовика XV я решил доложить государыне лично. Как сообщили мне верные люди, канцлер Бестужев вчера вечером изрядно проигрался в карты, потом с горя напился. Теперь он будет отсыпаться до полудня, а вечером отправится отыгрываться. А ведь еще не кончился Великий пост!

Государыня его строго соблюдала, несмотря на плохое самочувствие. Так что на изысканные блюда, которые мне в другое время поднесли бы во дворце, я особо не рассчитывал. Бог с ним, будет Пасха – разговеемся. Пока же подходила к концу шестая неделя Великого поста.

Государыня встретила меня невыспавшаяся и встревоженная. Она была извещена о моем внезапном визите и, как всегда, предполагала самое худшее. Мне стало жалко ее, но такова царская работа – смиренно нести свой крест, управляя такой огромной державой, как Россия.

– Михаил Илларионович, – с ходу набросилась она на меня, – скажи мне Христа ради, что случилось?

– Матушка, – я почтительно поцеловал пухлую ручку царицы, – верные люди из Парижа сообщили мне о кончине короля французского Людовика XV. Что и как случилось, мы пока не знаем, известно лишь, что произошло это на охоте.

Государыня охнула и по-бабьи всплеснула руками:

– Какие страсти Господни! Вот горе-то! А ведь этого самого Людовика мой батюшка прочил мне в женихи! Меня стали учить французскому языку, придворному политесу и танцам. Но не вышло у батюшки выдать меня за него замуж. Что ж, видимо, такова воля Божья.

Императрица повернулась к иконостасу и перекрестилась. Я сделал то же самое. Пусть этот Людовик и папист, но все же человек, и Господь на том свете спросит с него за все его грехи, вольные и невольные.

Государыня задумалась, смахнула со щеки слезу и присела на краешек оттоманки. Я терпеливо молчал, ожидая того момента, когда она возьмет себя в руки и будет готова к серьезному разговору.

– Жизнь царей, как и жизнь простых людей, в руце Божьей, – смиренно произнесла наконец царица. – Всем нам уготован смертный час, вот только неизвестно, когда он настанет, и где именно ждет нас смерть.

– Матушка, уж ты-то нас всех переживешь. Посмотри на себя – ты словно и не постарела совсем!

– Мне-то не лги, Михайло Илларионович, – укоризненно покачала головой государыня. – Знал бы ты обо всех моих болячках…

– Ну, о них никто лучше Жано Лестока не знает, – усмехнулся я. – Только нос свой он совал куда ни попадя, за что чуть было и не лишился его вместе с головой.

Услышав о Лестоке, государыня нахмурилась. Жано был один из тех, кто посадил ее на трон покойного императора Петра Великого. Он знал о ней столько, сколько не знал, наверное, никто. Но знания свои он сообщал в письмах в Париж, где фабриковались пасквили на Елизавету, оскорбляющие ее не только как царицу, но и как женщину. А вот этого ему делать не стоило. Впрочем, за свой длинный язык Жано изрядно пострадал. Он побывал на дыбе, отведал кнута и едва не лишился головы.

– Матушка, как бы то ни было, нам стоит подумать о том, как помириться с Францией и обменяться посланниками. Ведь государства не могут вечно враждовать друг с другом.

Елизавета задумчиво посмотрела в окно. Уже явственно пахло весной, в парке таял снег, и на ветках задорно чирикали воробьи. Скоро в Петергофе заработают фонтаны, и он снова превратится в «парадиз», о котором так мечтал отец императрицы Елизаветы царь Петр Алексеевич.

– Хорошо, Михайло Илларионович, в честь коронации нового французского монарха я, так и быть, помилую Жано. Вот только в Петербурге ему делать нечего. Пусть забирает свои книги и пилюли и поскорее уезжает в Париж, а то и куда подалее.

– Матушка, вы само милосердие, – попытался подольститься я. – Думаю, что французы правильно поймут освобождение Лестока из ссылки. Кроме всего прочего, стоит отправить в Париж официального посланника, который поздравил бы сына погибшего французского монарха с восшествием на престол. Надо только подумать, кого именно послать…

– А ты подумай, Михайло Илларионович, подумай хорошенько, – кивнула императрица. – Может быть, новый Людовик поймет, что Франции лучше дружить с Россией, чем воевать.

– Вот только канцлер Бестужев… – озабоченно произнес я.

– А что нам Бестужев? – государыня пренебрежительно махнула рукой. – Дай нам Господь время и силы разобраться с делами европейскими, и я тогда отправлю господина канцлера на отдых желанный в его вотчины. Чай, не один он такой умный в России.

Императрица снова взглянула в окно.

– Как быстро время летит, Михайло Илларионович. Уже весна-красна наступила. Скоро придет лето, когда все твари земные солнышку радуются. Эх, помнишь, Михайло Илларионович, как мы на Ивана Купалу через костер прыгали и ночью нагишом в реке купались? Страшно было до жути, но рядом со мной были верные люди… Только иных уж нет, а те далече…

Я понимающе кивнул. Я помнил многих, и знатных людей, и мужиков, кто во время обрядов языческих славили Ладу и Ярило. Ох, как ругал нас за это местный батюшка. И правильно делал. Хотя в Святом Писании и говорится: «…и будут два одною плотью; так что они уже не двое, но одна плоть»[28]. Грешили мы в молодости изрядно, а теперь к старости нам остается лишь вспоминать о своих грехах да каяться.

– У тебя все, Михайло Илларионович? – зевнув, спросила государыня. – Ну, если так, то ступай себе с Богом. И подумай хорошенько, кого бы стоило послать в Париж. Себя даже не предлагай – вполне вероятно, что я скоро отправлю в отставку канцлера Бестужева, и ты займешь его место. Кстати, можно будет отправить во Францию и тезку твоего, Михайло Ломоносова.