Коконы - Макс Кириллов

– Много лет назад, начитавшись восточных книг, я годами изнурял себя тренировками. Мне многого, как мне тогда, казалось, удалось достичь. Когда я первый раз замедлил время и ко мне пришло рапидное зрение, я был на вершине блаженства. Когда Костин отец научил меня использовать этот дар для того, чтобы видеть летящие пули и укорачиваться от них, я поверил в силу людского совершенства. Правда, после пяти секунд рапида, я восстанавливался не менее недели. После десятисекундного зависания в воздухе, из меня можно было веревки вить. А сегодня, я проснулся, подпрыгнул и висел в позе лотоса с пол часа без всяких усилий, просто потому что мне это доставляло удовольствие.

Амин почесал носком ботинка щиколотку другой ноги и плавно приземлился на пол.

– И все же мы люди. И именно поэтому имеем право на ошибку. Сейчас девятнадцать двадцать одна. Предлагаю разойтись и встретиться ровно в семь утра. Пусть каждый побудет наедине с собой. Пусть поговорит с тем, с кем он привык разговаривать внутри самого себя. Завтра мы соберемся и примем решение. Я уверен, что, то, что дало нам силы и предопределило нашу судьбу. То, что свело нас вместе в этой ситуации, не позволит нам ошибиться. Есть возражения?

– Нет. Есть только уточнение. Скажите, Алексей Михайлович, а эти способности, которые вы нам демонстрировали и о которых говорили, появились у вас после вживления кокона? – Галина спрашивала мягко и в то же время с новыми жесткими нотками в голосе.

– Нет, Галя. Это произошло со мной после смерти Костиного отца, примерно через полгода.

– Это многое объясняет, – задумчиво проговорила Галина.

* * *

– Это пугающе просто, Костя. – протянул Андрей, отхлебнув из горлышка зеленоватой бутылочки с надписью «Хайникен».

Они сидели на кухне, вдвоем и тихо беседовали. Амин, попрощался с ними еще в тоннеле, Лагуновы остались у себя.

– Знаешь, Андрюша, я не менее твоего думал над этим. Решение, которое мы сегодня приняли, с каждой минутой кажется мне все более и более логичным. Я сейчас не об аргументах, их мы достаточно долго обсуждали, я о внутреннем ощущении. Так что лично у меня не осталось никаких сомнений.

– Ой, что сейчас начнется – протянул Рогов – впору упаковаться в бронежилеты и не выходить из бункера.

– Да ладно, старик, не боись, прорвемся.

Они чокнулись зелеными бутылочками, где оставалось ровно по глотку, посмотрели друг-другу в глаза и зашлись здоровым хохотом.

Глава тринадцатая Полет

Утро выдалось солнечным. Семен почувствовал это проснувшись. Полежал минуту с закрытыми глазами. Ему нравилось, вот так не открывая глаз, подсматривать свои уходящие сны. Потом резко встать, стряхнув с себя сновидения. Отправиться в душ и там, стоя под бушующими струями, еще раз, теперь уж совсем на мгновение вернуться в другой мир. Через четырнадцать минут, он спустился вниз, вышел из подъезда, привычно задержавшись на площадке между вторым и третьим этажом, быстро осмотрел двор, и побежал по лестнице вниз. Эта утренняя процедура, напоминала ему школу, когда он просто не мог себе представить, как это можно по лестнице не бегать. Если вверх, то через две ступеньки, если вниз, то через три, держась за перила и лихо вписываясь в повороты маршей. Юркнул в машину, подогнанную прямо к двери подъезда, поздоровался с офицерами. Несмотря на то, что на часах было лишь четверть седьмого, они были отнюдь не одиноки. Машины все прибывали. Как будто не позавтракавшие жуки, они вливались в уже довольно плотный, но пока еще скоростной поток третьего кольца. Урча на голодный желудок, обгоняя друг друга, мчались на перегонки, к одной им известной цели. На душе у Ракитина было удивительно спокойно. Такое ощущение, что какое-то важное решение принято им, что оно, это решение, верное и не стоит и возвращаться к размышлениям на этот счет. Его не смущало, что он не знает об этом ничего конкретного.

Уже перед поворотом на Внуково, они пристроились за машиной Калинина. Так и въехали, минуя неприметный шлагбаум в километре от аэропорта. По удивительно хорошо заасфальтированной дорожке, проехали вдоль летного поля к дальней стоянке, повернули на бетонку и через минуту остановились у Як-42 с гордой надписью «Аэрофлот» на фюзеляже. Калинин посмотрел на Ракитина, пожал протянутую руку и быстрым шагом пошел к трапу. Следуя за ним, Семен вспоминал это чувство дороги и предстоящих приключений. Это было как в молодости, то, что он больше всего любил в своей профессии. А еще он знал, что Пашка Калинин, бодро вышагивающий впереди, думает примерно о том же. Зайдя в самолет, генерал обернулся и не смог сдержать улыбки.

– Засиделся в Москве, Сема?

– Засиделся, не то слово. Я уже мхом порос.

Из кабины вышел пилот, доложил о готовности к взлету. Калинин выслушал рапорт, спросил про метеоусловия и стал усаживаться.

– Вас как, Павел Леонидович, побыстрей?

– Нас понадежней, командир.

Пилот, ответил «слушаюсь», но Ракитин приметил улыбку в уголке губ. Странное сегодня утро. Мировая катастрофа не за горами, а все улыбаются, прямо психоз какой-то. Вон даже Пашка кряхтит, а солнечный зайчик улыбки так и прыгает по строгому лицу самого силового человека государства.

Появилась стюардесса с подносом, предложила воду, сок.

– Вы, друг мой, идите к себе и нас до самого Череповца не беспокойте. Мы люди военные, перебьемся без пятизвездочного сервиса.

– А завтрак? – немного обиженно уточнила девушка.

– Я позавтракал.

– А я нет, – вмешался Ракитин.

Калинин посмотрел на товарища, помолчал.

– Ладно, взлетим, несите завтрак. Проглот. – буркнул он в сторону Ракитина, который с удовольствием устраивался в роскошном кресле белой кожи.

Калинин сам любил такие самолеты. Они появились после перестройки. Внешне не приметные, внутри отделанные дорогими деревянными панелями. Удобные кресла, столик у иллюминатора. Этот салон был еще оборудован мониторами и компьютерным терминалом. Взлетели, принесли завтрак. Быстро, со знанием дела, сервировали стол по соседству. Пока они пересаживались, стюардесса стояла в ожидании указаний.

– Неси злодейка, неси.

Тамара, а именно так звали эту девушку лет тридцати, со смешком, удалилась, чтобы через минуту вернуться с маленьким подносом, на котором в лучах солнца за иллюминатором, переливались острыми хрустальными гранями две изящные рюмки с темно коричневой маслянистой жидкостью.

– Эх, Семен, давно мы с тобой вот так, в пол восьмого утра, не выпивали. А что, в сущности, может быть прекрасней, ранним утром выпить рюмку доброго коньяку, залпом, в компании со старым товарищем? Давай, за нас.

Они выпили одновременно,