Коконы - Макс Кириллов

его как кто-то толкнул в бок, и он проснулся. «Встаю, встаю», буркнул он не понятно кому. Прислушался к себе и опять почувствовал, не услышал, а именно почувствовал все ту же нежную музыку. Когда это произошло с ним впервые, Андрей испугался. Он где-то слышал, что подобная музычка, это не что иное, как первый симптом шизофрении. На следующее утро, он отловил на комбинате Костю и пригласил его погулять по территории. К слову сказать, им было что обсуждать. Событий за последнее время произошло множество, не спеша, обсуждая то одну проблему, то другую, Андрей все пытался вставить пару фраз про «музычку» и все как-то стеснялся. Наконец он решился.

– Кося, со мной происходят какие-то странности.

Столповских внимательно посмотрел на него.

– Что такое?

– Понимаешь, старик, каждое утро, когда просыпаюсь, отчетливо слышу музыку.

– В сольном исполнении или оркестр? – совершенно серьезно, без тени иронии переспросил Костя.

– Да вроде один инструмент, только я не могу определить какой, что-то среднее между флейтой…

– И шумом ветра?

– Да. – Удивленно протянул Андрей.

– Когда это произошло первый раз?

– Вчера.

– На объект, срочно! – Выдохнул Столповских и побежал в сторону дома.

– Да что случилось, что мы несемся как подорванные? – запыхавшись, спросил Рогов, когда они уже шли по тоннелю.

– Понимаешь, Андрей, ты ведь совершенно обычный человек, в тебе есть очень много и энергии, и таланта, но ты не медиум. И если ты это почувствовал, то это означает только одно: «процесс пошел».

Пока Рогов проходил электронную идентификацию, Столповских набрал на переговорном устройстве ряд цифр. Это был условный сигнал для предпоследнего уровня готовности. С этого момента, весь механизм защиты, годами создаваемый Амином, приводился в боевое состояние.

Они вышли из тамбура в институтский коридор и столкнулись лицом к лицу с Лагуновым.

– А вот и вы! Я вас тут уже с утра поджидаю.

Они прошли в лабораторию, поздоровались с Галиной. Здесь ничего не переменилось. Лагунов усадил их на обшарпанные стулья, наступила тишина. Наконец, он начал.

– Я проснулся сегодня в 6.37. Встал с кровати, будто бы лег вчера вечером. У меня не кружилась голова, не атрофировались конечности, я как будто и не лежал эти годы в летаргии. Потом мы сели с Галей завтракать. А после завтрака я сделал ей это.

Он нежно и как бы извиняясь, погладил стоящую подле Галину по руке, она, явно смущаясь, расстегнула пуговицы на халате и сняла его. Сергей взял руку Кости и приложил его ладонь к небольшому уплотнению под левой грудью.

– Чувствуете?

Кожа под ладонью была немного странной. Вероятно, не столько кожа, как то, что находилось под ней.

– Встаньте, Костя. И вы, Андрей, встаньте тоже. Закройте глаза и постарайтесь расслабиться, впрочем, это совершенно не важно…

Лагунов, с какой-то блуждающей по лицу полу улыбкой, похлопал по загривку, мирно посапывающего на полу бычка, подошел к ребятам. Он положил свои ладони им на плечи, чуть склонил голову на бок и закрыл глаза. Воздух в помещении как будто уплотнился, стал тягучим. Столповских ощущал это. Наверное, теперь он не смог бы пошевелить даже пальцами рук. Впрочем, это от него и не требовалось. Костя смотрел на Лагунова, стоящего перед ним, низко опустившего голову. Под ладонью ученого, которая упиралась в грудь, не чувствовалось ничего. Просто он ощущал чужое прикосновение и все. Секунд через десять, Сергей Викторович поднял голову и посмотрел на Костю.

– Все, Константин, можете проверять.

Столповских инстинктивно приложил руку к левой груди. Ничего странного не чувствовалось. Он расстегнул пуговицы на рубашке и тут почувствовал, что под его ладонью есть что-то чего не было раньше. Вопросительно посмотрев на Лагунова, стал мять пальцами это странное уплотнение. Потом посмотрел на Рогова. Тот сидел на стуле в расстегнутой рубашке. Его ладонь тоже ощупывала свою левую грудь, а по лицу блуждала весьма глупая улыбка.

– Это и есть кокон?

– Да, друзья мои. И что примечательно, я совершенно не устал, делая это с вами. У меня такое ощущение, что я вообще ничего не делаю. Знаете, как провод соединяет собой розетку с утюгом. Все это очень и очень странно.

Лагунов задумчиво снял очки, рассеянно посмотрел на стекла, показал жестом на стулья у стола, приглашая присаживаться. Где-то с пол часа они пили чай. Правда, чаепитие это было более чем странным. Никто не проронил не слова. Наконец Столповских поднял глаза на Лагунова и сказал.

– Сергей Викторович, то, что произошло сегодня необходимо осмыслить. Мы готовились к этому дню много лет, а еще ранее об этом думал мой отец со своими коллегами. У нас нет готового решения. Сейчас я прошу вас лишь об одном. Побудьте, пожалуйста, здесь какое-то время с Галиной. Мы будем навещать вас. Я обещаю, что любое решение будет обсуждаться с вами. Мы несем солидарную ответственность за все происходящее. Все это очень не просто. Нам предстоит много думать. За кажущейся простотой спасения человечества таится много вопросов. Мы будем искать ответы вместе. Впятером и решим, что делать.

Все инстинктивно повернулись к двери и увидели Амина, стоящего за спиной у Столповских. Когда он появился здесь никто не заметил, сколько времени он стоял вот так прислонившись к дверному косяку было не ясно, как и то, что знал о его присутствии только Столповских, единственный кто сидел к Амину спиной. Лагунов смущенно поднялся со стула, подошел к двери, положил свою ладонь на плечо Амина, чуть опустил голову и прикрыл глаза…

Глава двенадцатая. Цена вопроса

– Может создать организацию «Спасение»? Созвать мировой общественный совет из самых уважаемых людей. Пусть этот совет решает вопрос о приоритетности и целесообразности владения коконом. И так, постепенно, мы всех и спасем.

– Сергей Викторович, дорогой, а вам не странно, что только вы во всем мире можете снабжать людей спасительными коконами? Ведь если это было бы лекарство для всех, то без всякого труда, в одно мгновение, все население земного шара проснулось бы утром с небольшим уплотнением под левой грудью. Я уже не говорю о том, что и никакого катаклизма бы не было. У меня ощущение, что вы склонны все упрощать. Никто, не вы, не я, не общественный совет, каким бы авторитетным он не был, не может решать такие вопросы. Здесь неминуем субъективизм, коррупция, конфликты, перерастающие в насилие. Мне кажется, что человеческий фактор должен быть на сто процентов исключен из процесса.

– Что же остается?

– Надеюсь, никто из присутствующих не возражает против того, что вопрос приоритета должен решаться демократическим путем?

– Именно поэтому мы и