Варлорд. Политика войны - Николай Соболев

class="p1">Комод и диван перекрыли дверь, валить сверху столик и стулья Крезен посчитал лишним — если уж прям сильно захотят войти, это не остановит, все рассчитано на случайных визитеров. А дальше… еда есть, вода (и даже горячая!) в номерах La Fonda de Paris имеется, дня три продержаться можно, а за это время либо шах, либо ишак, либо еще что.

Проверив кольт, Михаил вытащил из чемодана недочитанную книжку «Зеленые холмы Африки» и прямо в ботинках завалился на кровать, задрав ноги на спинку. К Хемингуэю он пристрастился еще в Парагвае, когда узнал, что американский журналист-выпивоха пишет неплохие повести.

Снаружи застрекотал пулемет, и Крезен выругался сквозь зубы — да уж, заехал к приятелю! Но пулемет замолк, Михаил открыл книгу, а где-то через полчасика задремал, вспоминая свою жизнь после войны в Парагвае.

Русского офицера определили в госпиталь Асунсьона, сам Эстигаррибия не погнушался навестить героя войны и заодно навесить офицерскую звезду Ордена Заслуг. «Лучше бы деньгами» подумал тогда Крезен, но откуда у Парагвая деньги?

Валялся он в госпитале вместе с тремя своими пулеметчиками, с ними же начал и рискованный бизнес трансграничной торговли. Поначалу безгрешные доходы росли, Михаил даже начал присматривать ранчо в Аргентине, но росла и конкуренция — на сладкое набежало много бывших вояк, не боящихся крови. А Крезен все-таки был чужаком, хоть из числа уважаемых в Парагвае русских.

В общем, не стоило убивать двоюродного племянника президента, можно было и договориться, да что уж сейчас… Пришлось скрываться, опасаясь каждого стука в дверь, перебираться в Бразилию, а из Рио, когда его почти настигли, удирать на первом же отходящем пароходе.

Саквояж с деньгами он прихватил, но с мечтой о ранчо пришлось расстаться.

Пароход шел в Лиссабон, и Михаил подумал, что неплохо бы навестить Ромералеса — что такое четыреста километров, раз уж проплыл полмира?

Навестил, чтоб его черти взяли.

Он все глубже проваливался в дрему и вот уже снова видел задрипанные бразильские отельчики, тени за углами, глаза убийц….

В дверь загрохотали кулаками.

Крезен вскинулся, сердце колотилось в ребра, его мгновенно прошиб пот — «Нашли? Добрались? Но как?»

— ¡Mierda! Открывай, сволочь красная, а не то прикажу стрелять! — остервенело орали из-за двери

— Я тебе сейчас покажу «сволочь красную», cabron! — в свою очередь остервенел Михаил и добавил обойму ругательств, выученную еще в Марокко.

За дверью притихло, а потом подозрительно знакомый голос осторожно спросил:

— Русо? Мигель? Это я, Ромералес!

— Энрике?

Через несколько минут, потраченных на разбор баррикады, Ромералес хлопал его по спине и орал своим бойцам:

— Carajo! Чуть было не убили своего!

— Лучше скажи, что происходит.

— В порту высадились регуларес и легионеры, сейчас мы покажем этой сволочи!

«Этой сволочью» оказался гражданский губернатор, засевший с тремя сотнями рабочих, моряков и солдат в своей резиденции. Еще держались алькальдия и радиостанция, а на улицах строили баррикады.

Деятельный сверх меры Ромералес, все такой же пухлый и подвижный, закончил обыск отеля в поисках «красных», отослал под конвоем трех невезучих, а сам потащил Крезена к Вареле.

Генерал перемещался по городу, догнали его у резиденции губернатора, где стрельба уже закончилась, арестованные, повинуясь окрикам и пинкам конвоиров, убирали трупы.

— Вот, — показал на одно из тел Ромералес, — губернатор. Майор, представляешь? Мог бы примкнуть к здоровым силам, но выбрал всякую шваль.

На другой стороне города заговорили пушки — артиллерия разносила баррикады в рабочих кварталах. В ответ прозвучал выстрел с моря, снаряд пролетел над всем городом и разорвался в бухте.

В резиденции уже разворачивали штаб, Варела руководил зачисткой города без колебаний:

— Возможности брать пленных нет! Расстреливать на месте!

Ромералес затащил за собой Крезена и вытянулся:

— Генерал, кварталы Эль Ментидеро очищены!

— Отлично, капитан! А это кто? — генерал тяжело уставился на Михаила. — а, я помню вас, мы встречались в Наварре, русский!

— Так точно.

— Вы с нами?

Пользуясь постоянными перерывами из-за докладов, Михаил вяло отнекивался, не желая ввязываться в сомнительное дело. С моря снова грохнуло несколько орудий, снаряды летели в белый свет — рабочие атаковали арсенал при поддержке эсминца.

— Судя по тому, как они стреляют, матросня спохватилась и выбросила офицеров за борт. А если вы не удержите арсенал, — рявкнул в трубку Варела, — я выброшу вас!

— ¡Mierda! Теперь подкреплений не дождешься, — Ромералес сплюнул на залитую кровью мостовую.

— Погоди, а кто тогда перевез легионеров?

— Флот, Мигель, кто же еще. Да только матросы всегда за красных были, а офицеры за нас.

Крезен вспомнил страшные истории, ходившие в Добровольческой армии о зверских расправах над флотскими офицерами на Балтике и Черном море. И красные бронепоезда с командами сплошь из моряков. Все повторялось снова, и если правительство сумеет перебросить силы, мятежникам ничего не светит. А значит, надо думать, как выбраться из заварухи.

Но выбраться из построенного на острове Кадиса, да еще в разгар боев задача непростая, и Михаил просто наблюдал.

Против обученных и обстрелянных головорезов Африканской армии почти безоружные рабочие продержались шесть дней. Тем более пополнения, хоть тоненьким ручейком, но прибывали — сперва через Гибралтар и Альхесирас, потом на итальянских самолетах, наконец, когда республиканские корабли отошли в Танжер, на судах. К этому времени стало ясно, что мятеж так просто не задавить — несмотря на провалы в Овьедо, Барселоне, Севилье и Мадриде, треть страны оказалась в руках путчистов. А если учесть, что у республиканского правительства почти не осталось сухопутных войск, то шансы на успех возрастали многократно.

К окончанию боев с материка в город пробились фалангисты, в том числе два брата Ромералеса, Варела реорганизовал свои силы и двинул их на Севилью.

Когда один из отрядов занял Касос-Вьехос, деревню Ромералесов, братья отпросились навестить родню и прихватили с собой Крезена.

Старик Ромералес порадовался, что сыновья живы, но от мрачного настроения не избавился:

— Слишком много крови, Энрике. Я бы понял, если расстреляли заводил вроде Шестипалого, но зачем всех остальных?

— Они члены Федерации сельхозрабочих!

— И за это смерть? Эдак придется половину Андалусии убивать.

— Красную сволочь надо уничтожать под корень!

— А женщин насиловать зачем? Вы же добрые католики.

— Это все марокканцы!

Отец тяжело вздохнул и вышел.

Младший брат Ромералеса посмотрел ему вслед и, убедившись, что ни жен, ни матери нет рядом, вполголоса заметил:

— Жаль меня тут не было, вот бы я повеселился с сестренкой Шестипалого! Красивая девка…