Врач из будущего - Андрей Корнеев

Содержимое вышло в брюшную полость. Сепсис, перитонит. Даже в его время спасти пациента в таком состоянии было чудом. Здесь, в 1932 году, это был смертный приговор. Окончательный и обжалованию не подлежащий.

Он встретился взглядом с Катей и молча покачал головой. В ее глазах он увидел не вопрос, а такое же знание. Знание конца.

Они стояли вокруг ее койки, бессильные. Сашка сжал кулаки так, что кости побелели. Миша отвернулся, снимая и протирая очки, чтобы скрыть влагу на глазах.

И тогда случилось необъяснимое. Таня открыла глаза. Не туманные, как раньше, а почти ясные. Она медленно перевела взгляд с Кати на Ивана.

— Спасибо… — прошептала она, и ее губы дрогнули в подобии улыбки. — За… заботу…

Эти слова прозвучали как приговор. Она благодарила их за неделю мучений, за продленную агонию. Иван почувствовал, как что-то сжимается у него в груди.

Катя взяла ее руку.

— Держись, Таня. Держись.

Но держаться было уже не за что. Через несколько минут дыхание Тани стало редеть. Прерывистые вздохи. Пауза. Еще вздох. И тишина.

Она умерла. Тихо, почти незаметно. Ее рука безжизненно выскользнула из руки Кати.

В палате повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь сдавленным всхлипом Кати. Сашка с силой ударил кулаком по косяку двери. Миша, не говоря ни слова, развернулся и вышел.

Иван стоял и смотрел на бездыханное тело. Он не чувствовал ни боли, ни горя. Лишь ледяную, всепроникающую пустоту. Пустоту провала.

Они собрались в своем подвале на следующий день. Похороны Тани были казенными, быстрыми. Никто не пришел, кроме них. Ее смерть была просто еще одной строчкой в больничном отчете.

Атмосфера в подвале была тяжелее свинца.

Иван сидел на ящике, уставившись в одну точку. Внутри него бушевала война.

«Мы продлили ее мучения на неделю, — голос его внутреннего циника был безжалостен. — Семь дней боли, интоксикации, полубессознательного существования. Ради чего? Ради нашего научного любопытства? Ради того, чтобы убедиться, что наше гов… наш препарат хоть как-то работает? Мы были палачами в белых халатах».

«Но без таких жертв не было бы прогресса! — возражал в нем врач, ученый. — Каждая смерть в клинических испытаниях — это шаг вперед. Флеминг, Флори, Чейн… они тоже шли по трупам. Мы получили бесценные данные! Мы увидели временный эффект! Мы доказали, что это возможно!»

«Она была человеком, а не лабораторной крысой!»

«А сколько человек погибнет от тифа, если мы остановимся? Тысячи? Десятки тысяч?»

Он сжал голову руками. Эта внутренняя борьба была хуже любой физической усталости.

— Мы все сделали правильно! — внезапно громко сказал Сашка, ломая тишину. Он ходил по подвалу, как раненый зверь. — Мы боролись! Это не мы виноваты! Нет нормальных лекарств, нет условий! Мы пытались, чтоб меня!

В его голосе была злость. Злость на болезнь, на смерть, на всю эту несправедливую реальность.

Катя сидела, поджав ноги, и тихо плакала. Она не рыдала, просто слезы текли по ее щекам и капали на сложенные на коленях руки.

— Она так хотела жить, — прошептала она.

Миша, как всегда, пытался все анализировать, пряча эмоции за наукой.

— Мы получили бесценные данные, — сказал он, перебирая свои записи. — Мы установили временные рамки эффективности сырого экстракта. Зафиксировали симптомы интоксикации. Я почти нашел способ первичной очистки с помощью эфира… Следующий пациент будет иметь на тридцать, нет, на пятьдесят процентов больше шансов!

Они смотрели на него с немым укором. «Следующий пациент». Звучало так кощунственно.

Иван поднял голову. Он посмотрел на их лица — яростное Сашки, полное скорби Кати, отрешенно-научное Миши. Они были его командой. Его единственной опорой. И он был их лидером. Ему нельзя было ломаться.

— Миша прав, — тихо, но твердо сказал Иван. Все взгляды устремились на него. — Данные бесценны. Но Сашка тоже прав. Это не наша вина, без нас она умерла бы раньше. Сложность не только в том, что нет лекарств. А в том, что мы вынуждены делать это вот так. Тайком. В страхе. Как преступники.

Он встал.

— Мы не можем продолжать в том же духе. Одна смерть — это трагедия. Вторая — уже преступление. Мы не можем брать на себя право решать, кому жить, а кому умирать в нашем подпольном эксперименте.

— Что ты предлагаешь? — спросила Катя, вытирая слезы.

— Искать союзников, — сказал Иван. — В системе. Одними подпольными экспериментами мы не победим. Нужно легализовать исследования. Найти людей, которые поймут. Которые имеют власть и ресурсы.

Он думал о Жданове. О матери, которой он вкратце, без подробностей, рассказал о «ряде экспериментов с антисептиками» и смерти пациента. Анна Борисова выслушала его молча, а потом обняла и сказала только: «Будь осторожен, сынок. Я никому не скажу. Но будь осторожнее вдвойне». Она была на его стороне, но ее возможности были ограничены.

Нужен был кто-то с большим влиянием. Или нужно было самому это влияние получить.

Он посмотрел на свою маленькую, измученную группу.

— Мы сделали первый, самый страшный шаг. Мы доказали, что это работает. Теперь нам нужно сделать следующий. Более сложный. Не в обход системы, а через нее. Это займет время. Возможно, годы. Но другого пути нет.

Они молча кивнули. Эйфория первых открытий прошла. Романтика ночных бдений оказалась призрачной. Осталась суровая, горькая правда. Правда о цене прогресса. И они все, каждый по-своему, начали это понимать.

Смерть Тани стала не концом их пути, а его настоящим, тяжелым началом.

Глава 11

Победы и порох

Последний день больничной практики выдался на удивление солнечным и тихим. Ленинград, обычно затянутый дымкой заводов и серым небом, на один день решил показать свое дружелюбное, почти курортное лицо. Солнечные лучи играли в пыльных лучах, падающих в коридоры больницы им. Мечникова, и даже привычный запах карболки и хлорки казался не таким удушающим.

Иван стоял у выхода из инфекционного барака, свернув в рулон свой белый халат. Он чувствовал странную, непривычную легкость. Легкость не от безделья, а от завершенности. От того, что самый тяжелый, самый морально изматывающий этап позади.

— Ну что, герои-новаторы, — раздался сзади голос Сашки. Он, сияя во всю ширину своего добродушного лица, обнял за плечи Ивана и Мишу. — Кончилась наша каторга! Теперь обратно, в альма-матер!

Миша, поправляя очки, что-то бурчал про «незавершенные опыты» и «необходимость систематизации данных», но в уголках его губ пряталась довольная улыбка. Они все сделали. Выстояли.

Катя вышла последней, застегивая простое