Врач из будущего - Андрей Корнеев

сами. Ермольеву продвигали не за красивые глаза, а потому что ее ферменты были нужны армии. Точно так же им нужны мои методы антисептики — они экономят деньги и возвращают рабочих к станку быстрее».

Эта мысль стала для него ключевой. Он ошибался, считая, что система давит всех гениев. Нет. Она давит тех, кто бесполезен или опасен для ее устойчивости. А тех, кто укрепляет ее мощь, — таких она, наоборот, выдвигает. Нужно было просто доказать, что он относится ко второй категории.

Вечером он нашел Катю, Сашку и Мишу и все им рассказал. Реакции были разными, но в каждой была готовность помочь.

Катя побледнела, но взяла его за руку.

— Ты все правильно делал, Лев. Они должны это понять.

Сашка мрачно сжал кулаки.

— Если что, мы все подтвердим! Скажем, что это была наша общая комсомольская инициатива!

Миша, не говоря ни слова, полез в свой потрепанный портфель и достал несколько листков с графиками и химическими формулами.

— Это предварительные данные по эффективности твоего хлорамина в сравнении с сулемой. И расчет экономии. Бери. Пригодится.

Иван с благодарностью взял бумаги. Он был не один. За его спиной стояла команда. Это придавало ему уверенности.

Ночью он не спал, репетируя в голове предстоящий разговор. Он представлял себе кабинет, безликого чиновника, его возможные вопросы и свои ответы. Он не позволит застать себя врасплох. Он шел на эту встречу не как обвиняемый, а как специалист, готовый отчитаться о проделанной работе и предложить пути для ее оптимизации. Он шел не оправдываться, а диктовать условия.

Он понимал, что это риск. Но это был просчитанный риск. Игра, в которой он, наконец, научился видеть не только фигуры, но и все поле.

На следующее утро, перед выходом из общежития, к нему подошел незнакомый студент с другого курса, щеголеватый, с аккуратно зализанными волосами.

— Борисов? — парень окинул его оценивающим взглядом. — Слышал, тебя в Наркомздрав вызывают. Не советую напрягаться. Наш товарищ Семенов, председатель комитета комсомола, очень не любит, когда кто-то тянет на себя одеяло. Он сам метит в рационализаторы. Так что смотри… чтобы не вышло конфуза.

Парень ушел, оставив Ивана в раздумьях. Угроза приобретала новые очертания. Оказывается, враги были не только за стенами института. Конкуренция, зависть, карьерные амбиции — все это было частью системы, с которой ему предстояло столкнуться в кабинете Морозова. Дело принимало новый, еще более опасный оборот.

Здание на Литейном 60 представляло собой монументальное сооружение из темного камня, с высокими потолками, мраморными лестницами и ощущением незыблемой, вечной власти. Воздух здесь пах пылью документов, табаком и запахом старой краски. По бесконечным коридорам бесшумно скользили люди в строгих костюмах и гимнастерках, их лица были лишены каких-либо эмоций. Это был храм бюрократии, и Иван чувствовал себя здесь чужим, почти что браконьером, забредшим в заповедник.

Кабинет №47 оказался не таким уж и большим. Узкая комната с высоким окном, затянутым сетчатой занавеской. Простой деревянный стол, заваленный папками. На стене — обязательные портреты. Ничего лишнего. Ни книжных шкафов, ни ковров. Функциональность, доведенная до аскетизма.

За столом сидел Морозов. Тот самый человек-невидимка, чей голос по телефону был лишен всяких интонаций. В жизни он оказался таким же: мужчина лет пятидесяти, в очках с простыми стеклами, с невыразительным, слегка уставшим лицом чиновника среднего звена, который видел всё и которого уже ничем нельзя было удивить. Он что-то писал в одной из папок и не поднял глаз, когда Иван вошел и, отбарабанив заученную фразу, встал по стойке «смирно».

— Садитесь, Борисов, — сказал Морозов, не глядя на него. Его голос был ровным и сухим, как осенняя листва.

Иван сел на жесткий стул перед столом, положив на колени свою папку с документами. Он чувствовал, как под мышками выступил холодный пот, но его лицо оставалось спокойным. Он помнил наказ отца и свой собственный план: не защищаться, а атаковать фактами.

Морозов закончил писать, отложил перо, закрыл папку и только тогда поднял на него глаза. Взгляд был тяжелым, изучающим, лишенным всякого интереса.

— Так, — он взял со стола другую, тонкую папку. — Борисов Лев Борисович. Студент первого курса ЛМИ. Поступили на вас жалобы. — Он начал зачитывать, монотонно, словно бухгалтер, сверяющий смету. — Нарушение больничного устава. Несанкционированные эксперименты с медикаментами. Создание кустарных, не апробированных растворов. Жалоба от профессора Орловой на… — он на секунду запнулся, — «вредительское внедрение псевдонаучных методов». Заявление от завхоза Степанова, о незаконном нахождении в подсобных помещениях в ночное время. — Морозов отложил папку. — Что вы на это скажете?

Иван сделал глубокий вдох. Момент истины настал.

— Товарищ Морозов, — начал он, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Я ознакомился с содержанием жалоб. И я готов дать объяснения. Но не в виде оправданий, а в виде отчета о проделанной за время практики работе.

Он открыл свою папку и выложил на стол несколько листов.

— Это — список пациентов больницы им. Мечникова, которым методы, названные в жалобах «кустарными», спасли жизнь или сохранили здоровье. Вот рабочий Николай Петров, газовая гангрена. Ампутация была неизбежна. После применения раствора хлорамина Б, который я, да, изготовил сам, конечность была сохранена. Через три недели он был выписан на легкий труд. — Он переложил следующий лист. — Вот сводка по отделению гнойной хирургии. За два месяца практики общий уровень послеоперационных нагноений снизился на восемнадцать процентов. Смертность — на одиннадцать. Это подтверждено главным врачом больницы. Вот его рапорт.

Морозов молча взял листы и начал их изучать. Его лицо ничего не выражало.

— Продолжайте.

— Методы, которые я применял, — не «псевдонаучные», — Иван сделал ударение на этом слове, — а самые что ни на есть практические. Раздельное кипячение инструментов. Цветное кодирование тряпок для уборки палат. Простейшие таблицы для приготовления дезрастворов. Это не требует дополнительных финансов, но дает реальный, измеримый результат. Экономит бинты, медикаменты и, самое главное, человеческие жизни. Рабочие руки, которые быстрее возвращаются на стройки.

Он говорил спокойно, уверенно, оперируя цифрами и фактами. Внутри же все кипело. Он видел перед собой не просто чиновника, а олицетворение всей системы, которую он так боялся. И он бросал ей вызов. Не лобовой атакой, а ее же оружием — цифрами, отчетами, экономической выгодой.

Морозов дочитал, отложил листы и снова уставился на Ивана своим тяжелым взглядом. Пауза затягивалась.

— Ваши кустарные методы, Борисов, — наконец произнес он, — это кустарщина. Самодеятельность. В советском здравоохранении нет места