Врач из будущего - Андрей Корнеев

Иван почувствовал, как по спине пробежал холодок. Это был провал.

— Однако, — Морозов сделал новую паузу, подбирая слова, — идея… здравая. Эффект, как вы правильно отметили, есть. И он выгоден государству.

Иван замер, боясь спугнуть зарождающуюся надежду.

— Наркомздав предлагает вам оформить эту вашу… самодеятельность, в виде официальной «рационализаторской работы», — Морозов произнес эти слова с легкой, почти незаметной усмешкой. — Апробировать ваши методы антисептики в нескольких городских больницах. Издать за подписью Наркомздрава методическое пособие для среднего медперсонала. Государство предоставит вам ресурсы для этой работы, а вы дадите гарантированный, измеримый результат. Это выгодно всем.

Иван слушал, не веря своим ушам. Это был не допрос. Это было… деловое предложение. Система не ломала его. Она предлагала ему сделку. Она увидела в нем не вредителя, но ресурс. Нестандартный, но полезный.

В его голове пронеслось: «Они не душат гениев. Они их… канализируют. Ставят на службу. Отец был прав».

— Я… согласен, товарищ Морозов, — сказал Иван, стараясь скрыть охватившее его волнение. — Но для полноценной работы мне потребуется лаборатория. И помощники. Мои товарищи по институту, которые уже знакомы с методикой — Екатерина Кузнецова как статистик и Михаил Баженов как химик-технолог.

Морозов внимательно посмотрел на него, затем медленно кивнул.

— Оформите служебную записку. Список оборудования и фамилии. Я дам ход. Ваша рабочая группа будет официально утверждена приказом по Наркомздраву.

Он взял со стола бланк и что-то быстро начертал на нем.

— Ваше первое задание — в двухнедельный срок подготовить подробный отчет по вашим методам для публикации. Все материалы будут проходить цензуру. Никаких самовольных экспериментов. Все — строго в рамках утвержденного плана. Понятно?

— Понятно, товарищ Морозов.

— Тогда свободны, — Морозов снова уткнулся в свои бумаги, как будто только что решал вопрос о закупке канцелярских кнопок, а не судьбу молодого врача.

Иван вышел из кабинета, чувствуя себя так, будто прошел через мощный пресс. Он не был ни оправдан, ни осужден. Он был… взят на карандаш. Приручен. Его дикая, свободная энергия была теперь заключена в бюрократические рамки. Это была победа. Но победа, которая странно отдавала поражением. Он добился своего, но теперь он стал винтиком в машине. Винтиком, который надеялся эту машину изменить изнутри

Следующие несколько недель пролетели в лихорадочной работе. Теперь их деятельность была не подпольной, а санкционированной, и это накладывало совершенно иные обязательства. Вместо тайных встреч в подвале — бесконечные часы в официально выделенной им маленькой лаборатории при кафедре. Вместо импровизированного оборудования — строгий учет каждого грамма реактивов, каждого часа работы.

Иван, Катя и Миша составляли отчет. Это была сложная работа, требующая не только медицинских знаний, но и умения излагать мысли в рамках принятой бюрократической парадигмы. Катя, с ее аккуратностью, систематизировала данные, сводила таблицы, готовила графики. Миша описывал химическую часть, тщательно избегая любых намеков на «слишком передовые» методы. Иван писал основную часть, подбирая каждое слово.

Он учился говорить на языке системы. Фразы «мною было установлено» заменялись на «в результате проведенной работы коллективом было выявлено». «Мой метод» трансформировался в «предлагаемую усовершенствованную методику». Он научился вставлять в текст обязательные цитаты и ссылаться на «указания партии о повышении качества медицинского обслуживания».

Это была странная, изматывающая работа. Он чувствовал себя не ученым, а переписчиком, который переводит гениальную поэму на язык канцелярских отписок. Но он понимал — это необходимая цена. Цена за то, чтобы его знания перестали быть опасной ересью и стали официальной, одобренной свыше практикой.

Как-то раз во время одной из таких рабочих сессий в лабораторию зашел Петр Семёнович. Он молча постоял, наблюдая, как они работают, и кивнул с одобрением.

— Правильное дело делаете, товарищи. Вижу, что осознали ответственность. Работа в рамках системы — единственно верный путь для советского ученого.

Когда он ушел, Миша хмыкнул:

— Осознали ответственность… А то мы тут от нечего делать корпим.

— Тихо, Миша, — остановила его Катя. — Это наша броня. И наш пропуск.

Иван молча соглашался с ней. Эта бюрократическая броня защищала их теперь от доносов Орловой, от придирок завхозов, от подозрительных взглядов. Они больше не были группой заговорщиков. Они были «Рабочей группой по внедрению передовых методов антисептики при Наркомздраве». И эта вывеска значила в этой реальности очень много.

Наконец, отчет был готов, проверен, перепроверен и сдан. Еще неделю ушло на согласования, визы и резолюции. И вот, в конце августа, Иван снова получил вызов в Наркомздрав.

На этот раз он входил в кабинет Морозова с другим чувством. Не как обвиняемый, а как сотрудник, отчитавшийся о проделанной работе. В кабинете ничего не изменилось. Тот же стол, те же папки, тот же невозмутимый Морозов.

— Садитесь, Борисов, — сказал он, и на этот раз в его голосе, возможно, прозвучали самые слабые отголоски чего-то, похожего на одобрение. — Ваш отчет утвержден. Методические рекомендации будут разосланы в городские больницы.

Он открыл ящик стола, достал оттуда лист плотной бумаги с гербом СССР и водяными знаками и протянул его через стол Ивану.

— Это ваше. Храните.

Иван взял лист. Вверху крупными буквами было напечатано: «АВТОРСКОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО». Ниже — номер, дата, и текст: «Выдано Борисову Льву Борисовичу в том, что на его имя зарегистрирован предложенный им 'Способ антисептической обработки хирургического инструментария и рук медперсонала».

Он смотрел на эту бумагу, и у него перехватило дыхание. Это был не просто документ. Это был пропуск. Пропуск в мир легальной науки, в систему, в будущее. Это был щит, прикрывавший его от прошлых грехов и открывавший дорогу к новым, уже санкционированным свершениям. Первый настоящий, осязаемый результат его миссии в этом времени.

— Спасибо, товарищ Морозов, — голос Ивана был тихим, но твердым.

— Не благодарите, — Морозов снова уткнулся в бумаги. — Работайте. О новых результатах — строго по инстанции. Свободны.

Иван вышел из кабинета, крепко сжимая в руке заветный лист. Он спустился по мраморной лестнице, вышел на Литейный проспект и остановился, глядя на спешащих людей, на трамваи, на серое небо Ленинграда.

Он не пошел сразу в институт. Ему нужно было побыть одному. Он дошел до Невы и остановился на набережной, опершись о гранитный парапет.

В руке он по-прежнему сжимал авторское свидетельство. Бумага казалась обжигающе горячей.

«Ну вот, Иван Горьков, — обратился он к самому себе. — Ты добился своего. Ты больше не подпольщик. Ты — официальное лицо. Автор метода. Член системы».

Он развернул лист и снова посмотрел на него. Да, это