Лекарь Империи 9 - Александр Лиманский

— Серебряный! — я резко повернулся к менталисту. — Магическая стабилизация! Сейчас!

Серебряный шагнул вперед, положил свою бледную, холодную руку на горящий лоб ребенка. Его лицо напряглось от нечеловеческой концентрации.

— Пытаюсь создать отводящий канал… Черт, энергии слишком много!

— Можете справиться?

— Дайте мне минуту!

Минута. В нашей ситуации минута — это была вечность. За одну минуту этот ребенок мог умереть десять раз.

— Пять миллилитров введено! Четверть дозы!

Я продолжал вводить антидот, наблюдая своим внутренним зрением за битвой.

* * *

Операционная Владимирской областной больницы.

Шаповалов пошел мыть руки. Снова. В десятый раз за день. Или в сотый.

Вода течет. Розовая от чужой крови. Потом прозрачная. Чистая. Как слезы.

«Мишка, держись. Папа верит в тебя. Папа любит тебя. Папа…»

Телефон молчал.

Операционная. Трепанация черепа.

Голова парня была зафиксирована в специальной металлической раме, похожей на средневековый пыточный инструмент. Скальп обрит, кожа обработана йодом и блестит. На коже фиолетовым маркером был намечен участок для трепанации — аккуратный полукруг прямо над гематомой.

— Скальпель.

Разрез кожи. Лоскут откинут и зафиксирован зажимами, обнажая белую, гладкую кость.

Череп. Защита мозга. Крепость, в которой хранится личность, воспоминания, мечты. Сейчас я вскрою эту крепость. Войду в святая святых. Буду ковыряться в мозге двадцатилетнего парня, у которого вся жизнь была впереди.

У Мишки тоже вся жизнь впереди. Если антидот сработает. Если…

— Трепан.

Дрель завыла с противным высоким визгом. Специальная нейрохирургическая дрель с автоматическим ограничителем, чтобы не повредить мозг. В воздухе запахло паленой костью.

Мишка любит динозавров. Знает все виды наизусть. «Папа, а ты знаешь, что у трицератопса череп был два метра в длину? А мозг — размером с грецкий орех!» Я тогда смеялся: «Откуда ты это знаешь?» — «Прочитал! Я же будущий ученый!»

Отверстие в черепе. Потом второе. Третье. Четвертое. Соединить их тонкими пропилами. Костный лоскут аккуратно снят пинцетом.

Твердая мозговая оболочка. Белесоватая, плотная. А под ней — гематома. Темная, почти черная, свернувшаяся кровь, распирающая черепную коробку изнутри.

Два часа. Прошло ровно два часа. В Муроме уже точно знают результат. Помогло или нет. Жив или мертв. Почему они не звонят?

Может, Разумовский ждет стабилизации? Не хочет давать ложную надежду? Или, наоборот, оттягивает момент, когда придется сообщить о провале?

— Аспиратор.

Тонкая трубка погрузилась под оболочку. Откачка крови. Литр. Полтора. Как она вообще поместилась в черепе?

Мозг, освобожденный от давления, медленно расправился. Он был сдавлен, но жив. Розовый, пульсирующий в такт сердцу. Каждая извилина на месте. Парню повезло. Если это можно назвать везением — жить с дырой в черепе.

— Проверяем на кровотечение… Вот, артериола. Коагуляция.

Запечатать сосуд. Остановить кровь. Спасти мозг. Спасти личность. Спасти человека.

«Спасти Мишку. Разумовский сейчас делает то же самое. Спасает. Борется. Не сдается.»

— Гемостатическая губка на ложе. Начинаем закрывать.

Два часа тридцать минут.

Телефон молчал.

Твердая мозговая оболочка ушита. Костный лоскут возвращен на место. Крошечные титановые пластины для фиксации.

Собрать человека как сложный конструктор. Часть за частью. Восстановить целостность. Вернуть к жизни.

— Кожный шов. Нейлон три-ноль.

Последние стежки. Косметический шов — шрам, конечно, будет, но небольшой. Волосы отрастут, скроют.

У Мишки шрамов не будет. Только маленькие следы от капельниц на руках. Как боевые отметины. Он будет ими гордиться.

— Готово. В реанимацию. ИВЛ минимум на сутки.

Он вышел из операционной. Ноги подкашивались. Он сел прямо на холодный пол в коридоре, прислонившись спиной к стене.

Два часа сорок пять минут.

Слишком долго. Что-то случилось. Что-то очень плохое.

…

И тут зазвонил телефон.

Он не помнил, как вскочил. Один момент сидел на полу, обессиленный и разбитый, следующий — уже стоял, вцепившись в телефон как утопающий в спасательный круг.

Муром. Разумовский. Момент истины.

Палец дрожал над кнопкой ответа.

Нажать — и узнать. Не нажать — и жить в неведении еще секунду. Одну последнюю секунду, когда Мишка в его голове может быть еще жив.

Нажал.

— Разумовский?

Голос прозвучал как карканье умирающего ворона. Горло сжалось так, что воздух едва проходил.

«Скажи. Быстро. Одним словом. Жив или мертв. Да или нет. Плюс или минус.»

Молчание на том конце. Долгое. Бесконечное. Вечное.

Он подбирает слова. Значит, плохие новости. Если бы хорошие, сказал бы сразу. «Хорошие новости говори быстро, плохие — можно потянуть». Медицинская мудрость. Чертова мудрость.

Потом — выдох. Долгий, дрожащий, неверящий. Как у человека, который сам не верит в чудо, которое только что сотворил.

— Получилось.

Глава 10

«Получилось.»

Одно слово. Но в нем была целая вселенная. Вселенная, в которой его сын был жив. В которой антидот сработал. В которой невозможное стало возможным.

Слезы все еще текли по его щекам. Соленые дорожки на грязном, небритом лице.

Он не вытирал их — пусть текут.

Мишка был жив. Нужно было осознать это. Принять. Поверить.

— Как он? Насколько стабилен?

— Вирусная активность подавлена полностью. Мы взяли кровь через тридцать минут после введения антидота — ПЦР-тест отрицательный. Вируса в крови нет. Совсем.

Отрицательный тест. Святой Грааль любого инфекциониста. Это означало, что антидот не просто подавил размножение вируса — он уничтожил его полностью. Тотальная эрадикация. Это было просто невероятно!

— Гемолиз остановлен. Эритроциты больше не разрушаются. Уровень свободного гемоглобина в плазме стремительно снижается — почки его выводят. Билирубин пока что повышен, но это вполне ожидаемо — печени нужно время, чтобы переработать все продукты распада.

Кровь в организме Мишки восстанавливалась. Больше не было того страшного, неумолимого процесса, когда его красные кровяные клетки лопались, как перезревшие ягоды. Кислород снова мог нормально переноситься по его маленькому телу. Его ткани наконец-то получали необходимое им питание.

— Свертываемость крови восстанавливается. МНО снижается, АЧТВ приходит в норму. Тромбоциты пока что низковаты — пятьдесят тысяч, но уже растут.

ДВС-синдром отступал. Его кровь снова помнила, как нужно сворачиваться. Это означало, что больше не было риска спонтанных, неконтролируемых кровотечений. И тромбозов тоже — хрупкий баланс в его организме медленно, но верно восстанавливался.

— Жизненные показатели стабилизируются. Давление сто пять на семьдесят — и это без вазопрессоров. Пульс сто пять ударов в минуту — синусовый ритм, без аритмии. Сатурация девяносто семь процентов — на обычном воздухе, мы уже отключили ему дополнительный кислород. Температура тридцать семь и восемь — это субфебрилитет, что вполне нормально после такого стресса для организма.

Цифры жизни. Красивые, правильные, обнадеживающие цифры. Его давление держалось само — значит, его сердце справлялось. Пульс был ровным — значит, его миокард работал. Сатурация