Роковые письмена - Владимир Хлумов

Шведский волчок, спереди напоминавший железнодорожную дрезину, и не думал тормозить. Столкновение казалось неминуемым, но в последнюю секунду водитель наконец обнаружил препятствие и стал брать влево.

Послышались отчаянные сигналы и визг тормозных колодок с третьего ряда. Полосы начали изгибаться и притормаживать. Задние ряды, не ведающие причину затора, нетерпеливо сигналили и матерились в окна.

Поток встал.

Андрей четко, по-хозяйски, прошествовал на середину проспекта и, лишь выбираясь на спасительный островок, споткнулся на левую ногу. Постоял секунду, пытаясь вспомнить народную примету. Наверное, к интересной встрече, подумал он и шагнул далее. Здесь уже вовсю свирепствовало дикое столичное движение. Все было пропитано отчаянной русской удалью, гусарской бесшабашностью и великой открытостью русского народа ко всему иноземному и прекрасному. Все неслось, пело, тряслось и будто кричало: посторонитесь, прочие народы и другие страны. Но прочих стран не было и в помине, а из народов был обычный молодой человек девяностых годов. Трагический конец Андреева похода был очевиден. Но Андрей с упрямством фанатика настаивал на своем. И наверное, не без оснований. Во всяком случае, едва Андрей чудом проскочил между двумя джипами с хромированными скулами, откуда-то справа, со стороны Миклухо-Маклая, из диких компьютерных недр старой и новой электроник, завыла милицейская сирена. То гнал свою шестерку Воропаев. Синим мигающим пламенем и эллинским воем он распугивал движение, спасая нарушителя от гибели. Впрочем, именно Воропаев теперь представлял наибольшую опасность для Андрея, ибо в этот момент снова ожил зеленый человечек. В последний миг Воропаев заметил жертву, стал тормозить и подворачивать, но было уж поздно: правым крылом он задел пешехода, и тот покорно, переняв инерцию машины, полетел на обочину.

- Ну блин, денек, - выругался Воропаев, гася остатки скорости.

Слово "блин" он подхватил у своей семилетней дочки и теперь его часто употреблял.

Когда Андрей взлетел над Ленинским проспектом, словно зазевавшийся голубь из-под колеса автомобиля, ему стало легко и приятно. Городское пространство пропало напрочь, а вместо него не появилось ровным счетом ничего. Однако у этого ничто была внутренность и наружность, и было, кажется, еще что-то, что-то страшно знакомое, далекое и ускользающее. Последнее сладко сжимало внутри, и ему казалось, еще мгновение и он вспомнит, что оно есть такое, но тут снаружи послышался материнский голос:

- Уууу-м-кааааа.

- Мама, - вскрикнул Андрей и открыл глаза.

Сверху над ним нависло огромное воропаевское тело.

- Ты жив, парень?

Андрей встряхнул головой и резво встал на ноги.

- Эй, ты что это, ну-ка ляг обратно, дурак, у тебя же шок.

Но Андрей, не слушая команды, принялся ходить кругами, пристально рассматривая землю.

- Что-то потерял? - все-таки радуясь живости своей жертвы, спросил Воропаев.

Он уже видел, что кроме ушибов у потерпевшего все в порядке.

- Очки.

Воропаев оглянулся и под обгоревшей от выхлопных газов липой увидел искомый предмет. Повертев в руках бывшее оптическое приспособление с оторванной дужкой, Воропаев в недоумении спросил:

- Твое, что ли?

- Мое, - обрадовался Андрей и снова услышал далекий свист, впервые обнаруженный в полете. Потом растопырил пальцы и убедившись, что они практически не дрожат, улыбнулся. Воропаев не торопился. Его жертва не просто была в шоке, а судя по счастливому выражению лица, в необычайно сильном шоке.

- Зачем же ты их заклеил?

- Что бы видеть! - почти восторженно ответил Андрей.

Стало быть, все-таки шок, - подумал Воропаев и поднял с земли студенческий билет.

- Андрей Алексеевич Умов, студент пятого курса Вэ Эм Кэ, - задумчиво прочел Воропаев, и опять уставился на очки.

- И ты через них смотрел?

- Смотреть нельзя, а можно только видеть.

- Это как же? - простодушно удивился Воропаев.

- Вы не поймете.

Андрей наконец выхватил очки и, сделав два шага, припал на левую ногу.

- Ну-ка, господин студент, полезай в машину, нам определенно по пути.

5

Вечером в палатах первой градской Воропаев провел предварительный опрос оставшихся в живых. Их было трое: девушка, манекенщица от Юдашкина, по паспорту Катерина Юрьевна Смирягина, двадцати лет отроду, сбежавшая еще ночью с дачной вечеринки на станцию, отец Серафим из храма Димитрия Солунского, что в Клинского районе, ехавший

к ранней обедне на престол в один из Московских храмов, и здоровый пьяный битюг с документами продавца одной частной фирмы. От битюга толку не было, - он, видно, так и проспал все сто километров Северной железной дороги. Впрочем, от остальных толку было не более.

Прежде он приступил к отцу Серафиму, оставив головокружительные плечики юдашкинской красавицы на потом.

Поп лежал, выпустив поверх простыни рыжую курчавую бороду. Казенное покрывало вкупе с подушкой напоминало загрунтованный свинцовыми белилами холст, на котором отчетливо вырисовывалась голова Иоанна Крестителя. Во всяком случае, это было лицо человека страждущего, больного, но непреклонного в своей вере.

Воропаев слегка замешкался, не зная как обратиться. На память пришло недавнее телеинтервью с патриархом. Разговор шел о засилии иноземных миссионеров, лжепророков и гуру, хлынувших на опустошенную диалектическим материализмом шестую часть суши. Моложавый собкор всячески напускал на себя благочестивый вид и называл служителя церкви владыкой.

- Владыка, позвольте вас так называть, - собкоровским голосом приступил Воропаев, - я старший следователь ФСБ Вениамин Семенович Воропаев. Расскажите все по порядку.

Тихо зашуршал миниатюрный диктофон. Наверное так шуршит тростник на земле крестьянина Иссы. Отец Серафим даже не взглянул на Воропаева.

- Батюшка, - позвал следователь.

Пострадавший повернулся и изрек:

- Гряде новый человек.

Теперь стало очевидно, что отец еще далеко не стар, и что они с Воропаевым вполне могли быть однокашниками.

- И дано ему было вложить дух в образ зверя, - продолжил отец, чтобы образ зверя и говорил, и действовал так, чтоб убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя. - Отец Серафим помолчал немного и разъяснил: - Показания, которых ты ждешь от меня, давно записаны Иоанном Богословом. Прочти их.

- Батюшка имеет в виду Апокалипсис? - Воропаев стал выходить из себя.

Батюшка перекрестился, и тут Воропаева осенило:

- Отец