Император Пограничья 16 - Евгений И. Астахов

тварь, которая нарушает все правила. Которая присылает посланников, выдвигает условия, соглашается на компромиссы. Это либо нечто совершенно новое, либо… ловушка такого уровня изощрённости, какого я ещё не встречал.

Но если это действительно что-то новое — я обязан это изучить. Всё, что касается Бездушных, всё, что выбивается из привычных закономерностей, подлежит исследованию. Что, если они способны меняться? Эволюционировать? Обретать подобие сознания? Эта мысль тревожила, но она же открывала возможности. Враг, который мыслит, — враг, которого можно обмануть. Враг, который чего-то хочет, — враг, с которым можно торговаться. А враг, который дорожит своими «подданными», — враг, у которого есть слабость.

Как отличить возможность от ловушки?

Никак. В этом и проблема. У меня нет подходящего опыта, на который можно опереться. Нет прецедентов для сравнения. Я могу анализировать, строить теории, взвешивать вероятности — но в конечном счёте придётся делать выбор вслепую. Рисковать либо армией, либо собой.

А ещё была мысль, которую я не мог озвучить даже самым близким. Мысль, которая царапала изнутри, как заноза под ногтем.

Что, если я справлюсь?

Что, если войду в город, проведу ритуал, переживу ловушку — какой бы она ни была — и выйду победителем? Что, если смогу не просто уничтожить Кощея, но… понять его? Узнать, как он стал тем, кем стал? Какой эксперимент провалился триста лет назад?

Знание — сила. А знание о том, как создаются Кощеи, могло бы стоить любого риска.

Я поймал себя на этой мысли и усмехнулся. Горько, без веселья. Вот оно — искушение, погубившее Бранимира. Жажда знаний. Уверенность в собственных силах. Готовность рискнуть ради «великого открытия».

Он тоже, наверное, считал себя достаточно умным. Достаточно осторожным. Достаточно сильным.

И превратил своё княжество в ад.

Я не Бранимир, повторил я себе.

* * *

Посланник явился точно в назначенный час — когда солнце коснулось горизонта, окрасив небо в багровые тона. Мёртвая фигура в истлевшем камзоле застыла в пятидесяти шагах от наших позиций, терпеливо ожидая ответа.

Я выехал вперёд на коне. Ветер трепал гриву жеребца, нёс запах гари и тлена от разрушенного города.

— Передай своему князю, — произнёс я ровным голосом, — я принимаю его условия. Завтра на рассвете пусть выводит своих… подданных. Когда последний из них покинет городские стены, я войду.

Посланник помолчал — снова эта жуткая пауза, словно он прислушивался к голосу издалека. Потом мёртвые губы шевельнулись:

— Князь благодарит за мудрое решение. На рассвете его люди покинут город через северные ворота. Он будет ждать вас в тронном зале для проведения ритуала.

Стрига развернулась и побрела обратно к руинам — медленно, неторопливо, как человек, возвращающийся домой после насыщенного трудового дня.

Я смотрел ей вслед, пока силуэт не растворился в сгущающихся сумерках.

* * *

Совещание в командирском шатре было коротким. Я отдавал приказы — чёткие, конкретные, не терпящие возражений.

— Полковник Огнев, третья часть армии остаётся снаружи. Вы знаете, что делать.

Седовласый ветеран кивнул.

— Капитан Жеребцов, артиллерию в город не заводить. Позиции — как обсуждали, полная маскировка.

— Понял, Ваша Светлость.

Я обвёл взглядом собравшихся. Лица были сосредоточены, но спокойны. Каждый знал свою роль.

— Федот, груз прибудет ночью. Проконтролируешь лично.

Командир гвардейцев молча кивнул.

Ночь прошла в тревожном ожидании. Я почти не спал — сидел у костра, глядя на далёкие очертания мёртвого города. Иллюзия окончательно рассыпалась после двухдневного обстрела; теперь даже в темноте были видны только руины — чёрные остовы зданий на фоне звёздного неба.

Около полуночи прибыл грузовик. Тяжёлая машина с брезентовым кузовом в сопровождении трёх внедорожников охраны остановилась на краю лагеря. Солдаты выгрузили массивный деревянный ящик, окованный железными полосами, — понадобилось шестеро человек, чтобы снять его с кузова. Федот лично руководил разгрузкой.

Я подошёл, проверил пломбы. Всё на месте.

— В тронный зал, — распорядился я. — Сразу после того, как войдём.

Федот кивнул. Слова были лишними — он знал, что делать.

Я смотрел, как ящик накрывают брезентом и выставляют охрану. Если всё пойдёт по плану, он не понадобится. Если нет…

Что ж. Посмотрим.

* * *

Рассвет окрасил небо в серые и розовые тона.

Я стоял на холме, наблюдая за северными воротами города через взор Скальда. И видел то, чего не видел никто из живых людей уже триста лет.

Бездушные выходили из города.

Не атаковали. Не прятались. Просто шли — колонной, почти строем. Впереди двигались Жнецы — массивные многолапые фигуры. За ними — Стриги, десятки, сотни бледных силуэтов. И наконец — бесконечная река Трухляков, шаркающих ногами по разбитой мостовой.

Они уходили на север, как и было обещано. К реке Нерль, которая станет естественной преградой.

Процессия длилась почти два часа. Я считал — не тварей, их было слишком много, а время. Когда последний Трухляк покинул открытые врата, солнце уже поднялось над горизонтом.

— Город пуст, — доложил вернувшийся разведчик. — Наши люди проверили — ни одной твари в пределах стен.

Я кивнул.

— Выступаем.

Армия входила в Гаврилов Посад через южные ворота — те самые, у которых мы стояли всё это время. Створки, взорванные попаданием снаряда, были сорваны и валялись на земле.

За воротами открылся город-призрак.

Улицы были завалены обломками — результат нашего артобстрела. Почерневшие остовы домов скалились пустыми оконными проёмами. Кое-где ещё дымились головешки. Воздух пропитался запахом гари, тлена и чего-то ещё — сладковатого, тошнотворного. Запахом смерти, которая правила здесь три века.

Солдаты шли молча, сжимая оружие. Даже самые бывалые ветераны озирались с нескрываемой тревогой. Город давил — не физически, но ментально. Словно само место помнило всех, кто умер здесь, и не собиралось забывать.

Княжеский дворец возвышался в центре города — единственное здание, почти не пострадавшее от обстрела, Кощей явно защищал его изо всех сил. Белокаменные стены потемнели от времени, но устояли. Башни с остроконечными крышами всё ещё тянулись к небу. На шпилях развевались истлевшие знамёна — гербы рода Чернышёвых, которые никто не снимал триста лет.

Я спешился у парадного входа. Федот и десяток гвардейцев встали за моей спиной. Со вздохом поднялся по ступеням и вошёл во дворец.

Тронный зал был огромен — и пуст. Высокие своды терялись в полумраке, витражные окна давно лишились стёкол, и утренний свет падал косыми лучами на каменный пол. В дальнем конце зала возвышался трон — массивное кресло из почерневшего дуба, украшенное резьбой.

На троне сидел он.

Не чудовище, а почти человек. Триста лет немёртвого существования почти не изменили князя Чернышёва внешне. Строгие черты лица, аккуратная борода, прямая осанка воина. Только всё это было