Печать Мары: Пламя. Книга I - Дарья и Алексей Домбровские

— Снарядился да во путь дороженьку,

Путь дорожечка да не дальняя, не воротная,

Та дороженька, да печальная…

* * *

Савелий был бобылем. Семьи у него не было, дядьев, теток, племянников тоже. Вернее, родня-то была, но осталась где-то под Смоленском, откуда родом был отец Савелия. Он получил деревеньку за службу, а уже после его смерти имение осталось за Савелием, как за единственным сыном. А вот тот уже ни «роду, ни племени» после себя не оставил. Из Железного Устюга приехал дьяк, объявил поместье вымороченным. До новой раздачи служилым дворянам или детям боярским назначил управляющим Панкрашку, дал ему пару копеек на погребение Савелия и отбыл восвояси. Радуясь свалившемуся на голову богатству, Панкрашка деньги немедля пропил. Если бы старая сиделка не пристыдила гуляку, то и похоронить умершего хозяина было бы не на что.

Похороны Савелия были скромные. Пара деревенских бабок, еще не протрезвевший Панкрашка с приятелями, да старуха-сиделка. Как назло, заморосил дождь, и отец Борис отпел новопреставленного наскоро, без должного благолепия. На дне могилы тут же скопилась вода, но вычерпывать не стали. Опустили гроб прямо в лужу и быстро закидали комьями тяжелой земли. Воткнули крест, перекрестились. Поехали назад на подводе, на которой привезли гроб. Раскисшая мокрая земля тут же облепила колеса, да так, что телега не могла ехать. Помощник Панкрашки, чертыхаясь и матерясь, выпрыгнул из телеги и счистил лопатой налипшую на колеса землю. Сиделка хотела было остаться, поплакать на могилке, но дождь усилился, а обратный путь домой был неблизкий. Пустила напоследок слезу, перекрестила невысокий могильный холмик и засеменила к телеге. Панкрашка дернул за вожжи. Поехали.

Отъехали уже порядком, как старуха засуетилась.

— Стой, стой, Панкрашка.

Парень остановил коня и повернулся к сиделке.

— Чего еще?

— Да вот, посмотри.

Она достала иконку, которая была в гробу Савелия при отпевании.

— Позабыли, как же теперь-то…

— Как, как? А никак!

— Ну не по-христиански это ж.

Панкрашка развернулся на козлах всем телом.

— Ты, старая, ополоумела совсем? Ты что, могилу хочешь раскопать? Ты в своем уме-то?

Сиделка потупилась, подняла взгляд на Панкрашку и показала ему иконку на открытой ладони.

— А как же с ней-то быть?

— А ты себе оставь, самой скоро пригодится!

Заржал, довольный своей шуткой.

— Но-о-о-о, залетныя!

Дернул вожжи, и худая кобыла неспешно продолжила свой путь.

Вечерело. Дождь перешел в ливень. Тяжелые капли стучали по земле в монотонном унылом ритме. Вода стекала с перекладины свежевыструганного дубового креста, пробегала по вырезанным на табличке буквам. Раб Божий Савели… На последнее Й неумелому резчику не хватило места, и буква притулилась где-то сбоку и снизу. Вода собиралась в образовавшейся ложбинке, набухала, а потом, как слеза из глаза, падала вниз, на сырую землю.

* * *

Вернувшись из монастыря, Анна не находила себе места. Тоска и печаль съедали ее изнутри. И тогда она решилась встретиться с Савелием другим путем. Как любая девушка, выросшая в деревне, ворожить Анна умела. Не как заправская колдунья, а неумело, скорее по-детски. Но и она знала, что лучшего, чем баня, места для тайных обрядов не найти. Святить бани было строго-настрого запрещено, ночью туда ходить тоже. А это значит: ничто и никто не помешает ворожить или гадать.

Дождавшись темноты, Анна осторожно выглянула в коридор. Дворовые люди разошлись по своим домам и углам. В большом усадебном доме стало тихо. Только стряпуха, которая спала прямо на кухне, долго не могла успокоиться. Наконец захрапела. Стараясь не шуметь, Анна мышью проскользнула по коридору, через темные сени на крыльцо. Хорошо смазанный входной замок открылся почти без шума. Анна замерла, прислушиваясь. Убедившись, что все в порядке, она плавным движением открыла дверь и осторожно вышла на крыльцо.

Снаружи было неожиданно холодно. Анна зябко поежилась и обхватила плечи руками. Приземистый силуэт бани был чуть виден в ночи. Анна постояла еще немного, потом аккуратно притворила дверь и быстро, почти бегом, пошла по чуть заметной в темноте тропинке. Быстрым шагом, почти бегом заспешила к темневшей среди кустов черемухи бани. Около бани она все же перешла на бег, вбежала на невысокое крыльцо. Остановилась на пороге и опасливо оглянулась. Ни души. Осторожно надавила на дверь. Легкое завывание давно не смазанной петли показалось ей оглушающе громким. Анна резко рванула тяжелую низкую дверь и заскочила внутрь.

Сердце Анны бешено колотилось и казалось, рвалось наружу. Она прижалась спиной к грубоотесанной стене и так стояла до тех пор, пока дыхание не пришло в норму. Ее глаза постепенно привыкли к полумраку, царящему под низкими сводами. Почти на ощупь Анна прошла через предбанник и оказалась в парилке. Нащупала кадушку, стоящую у самого входа, обогнула ее, нашла одну из лавок и села на нее. Анна еще раз огляделась, осторожно залезла в небольшую торбочку, висевшую на боку, и выложила ее содержимое перед собой. Два небольших зеркальца, привезенных Силиным из Литвы, и две свечи черного воска.

Анна взяла одну из двух свечей и подошла к очагу. Нащупала кресало и большой кусок кремня, подвинула поближе трут из высушенного мха и резко ударила кресалом. Сноп искр обрушился на сухие волокна, которые тут же вспыхнули ярким пламенем. Анна застыла, завороженно глядя на танцующие огоньки, и спохватилась только тогда, когда огонь стал угасать. Она опустила фитиль свечки в огонь и дождалась, когда фитиль загорелся, слегка потрескивая.

Анна подняла свечку, и ее неровное, нервно вибрирующее пламя осветило закопченные грубые стены, черный провал очага, низкие лавки, расположенные вдоль стен, и высокие лежанки, стоящие поближе к топке.

Анна закрепила свечу на лежанке. Потом порывисто встала и скинула с себя рубаху. Женщина на секунду застыла. Прохладный воздух приятно ласкал разгоряченное тело, успокаивая трепещущую душу. Анна взяла в ладошку нательный крестик и крепко, до боли сжала его. Она опустила голову, как бы хотела привычно помолиться. Потом, будто спохватившись, сорвала крестик с шеи, бросила его на лежанку и взяла в руки зеркала.

Подготовка к обряду заняла больше времени, чем планировала Анна. Используя высокую лежанку как стол, Анна поставила на ней одно из зеркал, которые принесла в торбе, и зажженную свечу. Другую свечу с зеркальцем нужно было установить напротив первой пары так, чтобы потом Анна могла сесть между ними. Но в спешке второе зеркало отказывалось стоять ровно. Анна суетилась, с отчаянием понимая, что рассвет уже близок. Тело покрылось нервной испариной, руки тряслись от напряжения и волнения, пока, наконец, зеркало заняло нужное место.

Анна села между зеркалами и молча