Тренировочный День 5 - Виталий Хонихоев

а она в лагере в таком купальнике ходила, что все видно! Вот прямо ничего не скрывает! Ууу… — Яна грозится кулаком: — бедная Лизка аж с лица спала, ходила вся бледная и в красных пятнах. Такой стресс для нее был. Вот как с такой конкурировать? Я бы не смогла, эта Бергштейн лучше меня или Лизки раз в десять наверное…

— Не стоит себя недооценивать. — замечает мама, поднимая вилку вверх, словно учитель — указку: — и ты и Лизочка очень привлекательные девушки, а любовь это вообще не про красоту.

— Да я знаю что про секс все!

— И кто тебя такому учит, а?

— Все я знаю! Мне Инна рассказала. Она уже занималась этим… в летнем лагере.

— И как тебя после такого в летний лагерь отпускать?

— Да я не сильно-то и хотела… в городе останусь. Тут тоже речка есть, мы с Лизой договорились на велосипедах до нее кататься. — складывает руки на груди Яна: — чего я в летнем лагере не видела…

— С учетом того, что я отпустила тебя всего на два дня, а ты приехала уже с перегаром изо рта…

— Мама! Ну я же сказала что больше не буду! И мне не понравилось вовсе! И на вкус противно и голова потом кружиться. И тошнит.

— Вот. Именно поэтому я и не хочу чтобы ты с отношениями торопилась. — говорит мама, опуская вилку и строго глядя на нее: — не потому что мне жалко. А потому что если слишком рано это все попробовать, то потом послевкусие может остаться… мерзкое. На всю жизнь.

— Хотя в тот момент было очень весело… — задумчиво говорит Яна, вспоминая лагерь и то, как они давясь смехом — отбирали друг у друга термос с выпивкой, а потом — крались вдоль забора к корпусу где проживал Виктор Борисович…

— Ты испортила мне весь педагогический момент. — вздыхает мама: — вот что ты за ребенок.

— И я, наверное, никогда сексом заниматься не буду. — говорит она твердо: — на вид это очень больно… кроме того у меня тело так изгибаться не может… у Ирии Гай может, а у меня точно что-нибудь сломается. И она так стонала, как будто ее режут, ну конечно если такой здоровяк как Попович сверху навалится и…

— Что? — мама начинает часто-часто моргать, а из ее ослабевших пальцев вниз падает вилка: — ты… что⁈

— … да в лагере мы подкрались и подсмотрели. — признается Яна: — за Поповичем и Ирией Гай, а они как раз этим самым занимались.

— Яна!

— Прости-прости! — Яна сжимается и зажмуривается: — было очень любопытно!

— … .

— И почти ничего не видно было! Только луна из окна светила и ночник! Да я и не видела ничего такого!

— Яна… — вздыхает мама и качает головой: — ну ты даешь. И почему тебя Лиза не остановила? Она же у вас председатель пионерской ячейки, отличница, активистка и староста класса.

— Лизка? Да она самая первая и предложила! — Яна сдает подругу с потрохами. Она знает что мама на самом деле не сердится и на самом деле у нее — мировая мама. Вон девчонки со своими родителями даже поговорить откровенно не могут, а она от своей мамы ничего не скрывает. Потому что мама все понимает… может и наругать, но легче уж от нее нагоняй получить чем что-то от нее скрывать. В прошлой школе у Яны вовсе не было друзей и только разговоры с мамой помогали ей чувствовать себя немного легче, так что она привыкла делиться всеми своими секретами именно с мамой. Мировая у нее все же мама.

— Лизочка? Поверить не могу. В тихом омуте черти водятся… — качает головой мама: — кто бы мог подумать.

— И самая первая в окно полезла. И дырку в стене расковыряла тоже она. — Яна продолжает топить Нарышкину: — хотя второй была Ксюша. Она от Ирии Гай тащится как удав по стекловате, вот и любопытно было посмотреть.

— Нельзя за чужими людьми в такие моменты подглядывать. — строго говорит мама: — неужели непонятно?

— Виктор Борисович наш учитель! Никакой он нам не чужой. А для Лизки так и вовсе ее несчастная любовь. Она вообще предлагала ему «подарок» сделать и…

— Даже слушать дальше не буду, а то у меня сердце остановится… какой «подарок» еще?

— Как Доброму Вожатому сделали! Но я сразу сказала, что не буду участвовать, и Инна тоже сказала что не будет, но посмотрит, а Ксюша сказала — «а давайте подсмотрим», и тут мы…

— Точно Ксюша сказала? — прищуривается мама, глядя на Яну.

— Эээ… точно-точно. Вот прямо преточно. Мам, ты что, думаешь я такую инициативу могла высказать? Чтобы за собственным учителем подглядывать в такие интимные моменты? У меня есть воспитание, и я знаю где границы проходят и…

— Значит ты это предложила, да?

— Ээээ… почти. Вырвалось у меня! Я же не думала что они вот прямо послушаются! На все Лизкины предложения они такие «нет, не пойдет», а тут «Яна, ты гений!». Я не виновата, что родилась с таким даром убеждения!

— Оратор. — кивает мама: — у меня дочь — Цицерон и Аристотель. Правда ни тот ни другой за своими учителями не подглядывали. Яся, нельзя за людьми подглядывать и подслушивать. Это еще хорошо что ваш учитель вас не поймал…

— О, он был очень занят. Очень-очень занят. Делал больно бедной Лиле. Она так плакала…

— Думаю все же что он не делал ей больно. Даже совсем наоборот… — осторожно говорит мама: — и… как долго он делал все это?

— Да часа два подряд точно! Я думала с ума сойду!

— Хм… вот как. Надо будет поговорить с вашим учителем…

— Мама! Не надо! Не говори что мы подглядывали!

— Конечно. Не беспокойся, доча, я тебя не выдам.

— А… о чем ты тогда хочешь с ним поговорить?

— … вырастешь — поймешь.

— Ну мама!

Глава 12

Белой молнией мяч мелькает в воздухе, его траектория неумолима как молнии Зевса — сверху вниз, с высоты прыжка Айгули Салчаковой над сеткой — вниз, вниз! Кажется что ничто не может предотвратить его стремительный полет к покрытию площадки, но