Тренировочный День 5 - Виталий Хонихоев

— Ооо, сам Наполи-джан пожаловал! — вскидывает руки дядя Гурам, грузно поднимаясь со своего плетенного кресла: — какая честь нашему дому! Как дела у твоего уважаемого отца и твоей матушки? Как твоя сестренка и братья?

— Все хорошо, Гурам-айрик. — они обнимаются и целуются, все-таки родные люди. Давид строит кислую физиономию и кивает из своего угла. Наполи и Давид никогда особенно дружны не были, несмотря на то, что у них так принято, что двоюродные братья, кузены — всегда как родные. Однако же и с родными братьями не всегда дружат… хотя терпеть их приходится. Давид недолюбливал Наполи, а Наполи платил ему той же монетой. Почему Давид недолюбливал его — он не знал. Но совершенно точно знал почему ему тот не нравится. Сам Наполи рос средним братом и потому был ответственным за младших и терпел от старшего. Гамлет, старший брат (а родители у них особо заморочились на именах для своих отпрысков, видимо решив усложнить им жизнь с самого начала) — уже лет пять как женился и стал секретарем парткома, но по-прежнему считал себя вправе и подзатыльников надавать младшим и авторитетом задавить. Сам Наполи для себя решил, что пойдет в армию, вопреки установившемуся мнению, что в армию сразу после школы ходить «неприлично» было, никто из семьи в армию не ходил, Гамлет вон военную кафедру закончил при институте и был уже лейтенантом запаса. Но Наполи все же пошел в армию, специально завалив экзамен в Томский Государственный Университет и отказавшись от предложения дяди Баграма «поговорить» с нужными людьми в приемной комиссии. В итоге получил больше, чем ожидал, еще на распределительном пункте умудрившись подраться с какими-то москвичами, назвавшими его «чуркой». Присутствовавший на пункте в тот момент «покупатель» сказал что вот такие ему и нужны и забрал с собой, как выяснилось позже — в отдельный десантно-штурмовой батальон. Так Наполи и попал в дружеский Афганистан, выполняя свой интернациональный долг в составе ограниченного контингента войск. После службы в армии он смог поступить в институт и в конце концов действительно работал в КГБ, но карьера там не сложилась и сейчас приехал к дяде Гураму в сибирский город Колокамск. Дядя Гурам довольно давно зазывал его к себе, говоря, что ему очень не хватает близкого помощника, а на Давида положиться он не может.

— Все хорошо. — говорит он дяде Гураму: — Отец как на родину вернулся, так и осел там. Мама очень довольная, все у них хорошо. Гамлет с женой второго ребенка ждут, а сестра в восьмом классе учиться, но говорит то будет в Москву поступать, на торговый. Александр в институт поступил, пока учится на «отлично».

— Шат лава! Это хорошо. Да ты садись, садись, сейчас Мариам с девочками на стол накроют… — говорит дядя Гурам, не торопясь начинать разговор по сути. Невежливо сразу о делах говорить, тут ведь как — нужно сперва справиться о здоровье уважаемого гостя и его родителей, братьях и сестрах, поделиться своими новостями, выпить кофе и раскурить кальян, откушать чем Бог послал, а во время трапезы говорить о делах и о том, почему дядя Гурам его к себе вызвал тоже никак. И только когда они устроились играть в нарды на открытой веранде большого дома дяди Гурама, когда Давид уже ушел к себе, сославшись на занятость и когда в пузатые бокалы плеснули немного янтарной жидкости, оставляющей на прозрачных стенках «женские ножки», только тогда дядя Гурам немного расслабился и пригладив седые усы — вздохнул. Покачал головой.

— Видел что с Давидом, да, — сказал он, не спрашивая, а скорее утверждая. Наполи только головой кивнул, мол видел. Привлекать внимания и спрашивать «а что это такое с тобой, Давид-джан произошло такого» — он не стал. Если будет нужно — ему скажут. Но вообще, по характеру синяков и руке в гипсе он почему-то был уверен что Давид не в бетономешалку попал и не на стройке упал неудачно. Сроду Давид не умел работать и не любил работать. Как всякий мажор он предпочитал кататься по городу на отцовской машине и девок клеить… из-за чего скандалы постоянно происходили. Когда ума нет, а гонору за край — рано или поздно тебе рожу начистят. Сибиряки в этом отношении люди своеобразные — долго терпят, но уж если довел, то получи и распишись. Наверняка Давид наставил рога кому-то из местных, а нравы в провинции простые, тут никто вокруг да около ходить не будет, вот и сидел он как побитая собака — весь в синяках и с рукой в гипсе.

— Видел. — вслух говорит он: — что случилось, Гурам-айрик? Подрался он с кем-то?

— Да тут такое дело. — морщится дядя Гурам, поставив пузатый бокал на стол, рядом с резной доской для игры в нарды: — поколотили его сильно. В школе. Он там за какой-то шмарой стал ухлестывать, прости господи. Вот сколько ему говорил, чтобы остепенился уже и невесту себе хорошую нашел, из наших. Есть у меня на примете хорошая семья, знаешь же Аракелянов?

— Стоит ли насильно его женить? — сомневается вслух Наполи: — не средние века же, в советской стране живем. Домостроя больше нет.

— Может и не в средние века, а традиции уважать нужно. — говорит дядя Гурам: — ты сам посмотри на местных девок, разоденутся как шлюхи, ходят, всем все показывают, спят с кем попало направо и налево. Мне такая невестка не нужна, тем более что и не женится он на такой. Он же так… бегает по девкам как павлин разодетый. И кто ему мешает с прошмандовками путаться? Только сперва женись и ребенка мне сделай, наследника, а уже потом…

— Ох.- вздыхает Наполи. Он не разделяет таких взглядов, у него у самого девушка русская, по крайней мере она так себя называет, хотя наполовину татарка. И именно она скорей всего и подпадает под определение дяди Гурама «прошмондовка». Но вслух он этого конечно же не говорит, что толку со старшими спорить? Это все остальные в СССР живут, а они — в семье, где все вопросы по семейному и решаются. Не вынося сор из избы.

— Так что случилось-то? — спрашивает Наполи, понимая, что рассуждения дяди Гурама на тему «как раньше было хорошо а теперь плохо» и что все современные девушки выглядят как легкомысленные женщины, зарабатывающие себе на жизнь через постель — можно бесконечно.