Тренировочный День 5 - Виталий Хонихоев

class="p1">— То есть… — начинает было он и снова осекается. Сказать «на самом деле я не понимаю»? Еще глупее. Хватит уже позориться. И чего он так нервничает? Это же просто встреча с родителями учеников… правда она почему-то совсем не выглядит как будто у нее есть сын-подросток. Молодо выглядит. Однако вокруг Виктора в последнее время полно молодых и привлекательных девушек, чем же она отличается от них всех? Он сглатывает.

— Извините. — говорит он, лишь бы что-нибудь сказать и перевести тему разговора: — что у вас за книга? Я заметил, что она довольно зачитана…

— Книга? А… — она протягивает книгу ему: — вот.

— Флобер. — читает он на обложке затертые буквы: — госпожа Бовари.

— Взяла у подруги почитать. Неожиданно увлекательно. — говорит Евгения и убирает книгу в сумочку: — что же… приятно было познакомиться… былинный богатырь.

— Что?

— Алеша Попович, так кажется? — легкий намек на улыбку пробегает по ее губам: — вы даже про подвиг свой не рассказали. Я думала, что герои просто обязаны всем рассказать, иначе как же все узнают, что вы герой?

— Прошу меня простить… у меня дела…. — Виктор бросает взгляд на окно, где-то там внизу стоит черная «Волга».

— Не буду задерживать. — Евгения закидывает сумочку на плечо и следует к выходу из классной комнаты. У дверей останавливается и оборачивается, окидывая его пристальным взглядом: — спасибо вам, Виктор. Я ценю вашу заботу о моем сыне. Вы неравнодушный человек. Понимаю что вы очень заняты, но если однажды… — она не заканчивает фразу и исчезает. Виктор смотрит ей вслед. Вот и что с тобой такое, Полищук, думает он, что с тобой такое? Это — мама одного из его учеников, да она молодо выглядит, но у нее в глазах нет восторженности молодой девчонки, она уже знает как именно устроен мир, это взгляд человека, который повидал дерьма на своем жизненном пути, но не сломлен и продолжает идти вперед и это — привлекает. Но он-то! Ему и самому под сраку лет, если ментально, а не физически… и у него вокруг цветков полным-полно, зачем на соседние клумбы заглядываться? Кроме того, за окном стоит черная «Волга», действуя на нервы Альбине, которая тот еще цветочек, но все же его коллега и…

Тут его взгляд падает на самую мощную рогатку, с двойным жгутом. Мощная рогатка, россыпь свинцовых пуль в медной оболочке со стальным сердечником…

— Сто метров… — говорит он вслух: — можно на мелких грызунов охотиться. Например — на крыс…

Глава 10

— Барев дзес, Мариам-майри! — он здоровается с матушкой Мариам, которая поворачивает голову, отрываясь от готовки и вытирает руки о фартук.

— Бари ерико, Наполи! Как ты изменился, совсем жених стал! Иди сюда, я тебя обниму. — матушка Мариам открывает свои объятия ему навстречу, он наклоняется к ней и чувствует прикосновение сухих матушкиных губ к своему лбу. Она отстраняется и снова окидывает его взглядом с головы до ног.

— Когда свадьба-то будет? — спрашивает она: — нашел себе невесту? А то у моих знакомых есть дочь, такая умница и красавица, в МГУ учится, три языка знает уже. Такая невеста, такая невеста, что прямо с руками того и гляди оторвут. Сколько тебе уже можно бобылем-то ходить? Солидный человек, да еще в таком месте работаешь!

— Я вот полгода как уволился оттуда, Мариам-майри. — отвечает он. Матушка Мариам всплескивает руками.

— Вот тебе и раз. Шат вата, шат вата… а я-то всем рассказываю, что у меня племянник в КГБ работает! А что так? Зарплата низкая? Или с начальством храктером не сошелся?

— Да так как-то получилось… — уклончиво отвечает он: — дядя Гурам дома?

— Дома конечно, где ж ему быть… ты проходи, проходи, сейчас на стол накроем, а Гурам вместе с Давидом в саду.

— Спасибо, Мариам-майри.

— Поговорил бы ты с Давидом, ой шат вата, шат вата… совсем неразумый стал. — качает головой матушка Марима: — непутевый растет, ой непутевый. Не то что ты, Наполи, вот правду говорят, что имя силу дает… недаром назван так.

— Я бы поспорил с этим утверждением. — хмыкает он: — имечко мне родители выбрали конечно. В школе проходу не было.

— Ой ну и ладно, зато хорошим человеком вырос. Все, ступай, ступай, Гурам и Давидом тебя ждут. — машет на него матушка Мариам и он идет в сад, у двери надевает гостевые тапочки и ступает на посыпанную белым камнем садовую дорожку, идет через яблоневый сад дяди Гурама к деревянной беседке. В беседке сидят двое, сам дядя Гурам, властный, седой мужчина с темным лицом, как будто вырезанным из мореного дерева, лицом, испещренным морщинами, с бровями, которые сошлись на переносице, создавая впечатление что он всегда хмурится. Но он-то знает дядю с самого детства, двоюродный брат — это как родной, а дядя в семье — почти как отец. Потому он знает, что первое впечатление о дяде Гураме обманчиво. Он может быть и суровым, да. Но помнил его совсем другим.

Напротив дяди Гурама сидел его сын, Давид и вид у него был самый что ни на есть непрезентабельный — с гипсом на руке и лицом с желтоватыми следами от сходящих синяков. Эту историю ему уже рассказал дядя Гурам и другие дядья. Давид с детства очень сильно болел и в первые шесть лет его жизни поговаривали что он долго не протянет. Поэтому с самого детства его все баловали, все дозволяли, а матушка Мариам так и вовсе с него просто пылинки сдувала. После того, как Давиду исполнилось десять, а потом и четырнадцать — стало ясно что помирать он не собирается, а неведомые болезни от него отступили куда-то за горизонт и что теперь Давид будет жить и жить, добра наживать и возможно их всех еще переживет. Однако отношение матушки Мариам и дяди Гурама к своему сыну как к хрупкой фарфоровой вазе — осталось. Нелегко привычки поменять. В то же самое время Наполи не был избалован излишним вниманием и рос как сорная трава, ему довольно часто приходилось отстаивать себя кулаками… и все, потому что его родители дали ему такое имя! Как, по-вашему, будут относиться в школе к ребенку с именем Наполеон?

— Барев дзес, Гурам-айрик! — говорит он, ступая на деревянный настил беседки: