Тренировочный День 5 - Виталий Хонихоев

Виктор, потому как он только с утра расстался с чрезвычайно довольной Лилей, которая пообещала, что оставит его в покое… на какое-то время. Какое именно — вот что его интересовало. Потому как отказаться от всех этих языческих обрядов в исполнении Бергштейн он конечно же не мог, пусть даже ему и было больно. Умом, наверное, понимал, но вот с телом были проблемы… проклятый механизм запускался вновь и вновь, потом становилось больно и механизм сдувался, но потом боль утихала, а Лилька наоборот — распалялась и… «ты же комсомолец, Петька! И пулемет застрочил с новой силой!». Вот такими вот волнами.

Так что в настоящий момент бытия Виктор Борисович Полищук в невинность, непорочность и чувство меры у Лили Бергштейн не верил вот нисколечко.

— Я про нее все знаю! — гордо выпрямляется Маргарита Артуровна: — и что она в школе училась не очень и что пыталась в Щучку поступать и что парней у нее никогда не было, несмотря на слухи, которые по городу ходят. Ты вот с ней сколько? Недели не прошло. А я за ней уже год слежу!

— Следишь?

— Ну не так, чтобы с биноклем и в плаще… так только в начале было! — смущается школьный комсорг: — а потом уже не было! То есть было, но почти не было… в общем забудь! Я про что говорю — что я ее знаю, а ты нет! У нее такой талант! Она бы в жизнь не стала растрачиваться на… ну все такое!

— Талантливые люди талантливы во всем, а? — хмыкает Виктор: — а что, если она и в этом талантлива? Даже слишком талантлива? Вот ты мне скажи, Рита, как поступить, если ты скажем… мазохист при дворе Влада Цепеша?

— А?

— Вот, понимаешь, сажают значит тебя на кол, Рит. А ты комсомолка, конечно, но такая не совсем хорошая комсомолка. Прямо скажем, извращенка-комсомолка. Нравится тебе, когда тебе больно, например, комсомолка-извращенка-мазохистка…

— Ты чего, Вить⁈ — школьный комсорг подается назад.

— Я к примеру. Гипотетически. — Виктор кладет руки на стол и ложится поверх них, уперевшись лбом в столешницу: — то есть в теории. У тебя же есть воображение, Рита, ты ж комсорг, такие как ты впереди планеты всей. Ну?

— Я… против таких вот вещей… но, наверное, представить себе могу… — тихо говорит Маргарита Артуровна: — а… какой вопрос был вообще? Как старший товарищ я всегда помогу если ты запутался. Уж лучше я, чем ты бедную Лилю мучать будешь своими глупостями!

— Да? — Виктор повернул голову и окинул школьного комсорга оценивающим взглядом. Та забеспокоилась и прижала к груди картонную папку с надписью «входящие» и номером «4» в уголке. Немного отодвинулась от него, выставив папку как римский легионер свой скутум, защищаясь от варваров-галлов в медвежьих шкурах.

— Н-не смотри на меня так, животное. — сказала она: — то есть я хотела сказать — возьмите себя в руки Виктор Борисович!

— Типичная цундере. — вздыхает Виктор: — так о чем это я? Ах, да. Мазохистка-комсомолка при Владе Цепеше «Пронзателе». Вот попала ты ему на глаза да под горячую руку, и он такой «казнить вот эту, которая плохие стенгазеты делает и социалистическое соревнование проиграла»…

— Что ты такое говоришь! Не проиграем мы соцсоревнование! А за стенгазету у нас второе место по городу! Сам же статью туда писал! — возмущается Маргарита Артуровна.

— Ну хорошо. — соглашается с ней Виктор: — вот скажем наоборот, буржуй этот Влад Цепеш и угнетатель народных масс… которым он безусловно и был. И казнить тебя решил наоборот — за то, что стенгазету ты хорошую выпустила. Второе место в городе заняла. И социалистическое соревнование выиграла. И вообще хорошая комсомолка, активистка и все такое.

— Тогда ладно. — успокаивается Маргарита Артуровна и поправляет очки: — тогда его классовая ненависть ко мне ясна и понятна. Равно как и бессильная злоба мирового империализма, обреченного на поражение в мировой революции.

— Вот-вот. — кивает Виктор: — и значит сажают тебя на кол, а ты не только комсомолка, но и мазохистка, не забыла? И тебе вроде как больно, но и приятно в тоже самое время. А на кол не то, чтобы до конца сразу сажают, а тыкнут и откатят, мучают, империалисты и капиталисты, терзаемые классовой ненавистью, понимаешь? То есть вроде как больно, конечно, но и приятно…

— А… ты это к чему, Вить? — осторожно спрашивает его Маргарита Артуровна: — ты вообще о чем?

— Да я так… вопрос тут возникает, понимаешь? — Виктор поднимает голову и смотрит прямо на нее: — вот что делать? Позволять дальше себя… тыкать или нет? Потому, как и приятно конечно, но и больно. Очень больно. Но приятно.

— Тебе к врачу нужно сходить. — говорит Маргарита Артуровна: — ты же больной. Бредишь вон. Если тебе больно, значит больно. Если приятно, то приятно. Вот и все.

— Как я тебе завидую. — вздыхает Виктор: — вот было бы и у меня все так просто.

— Ты просто все усложняешь. А отгул я тебе дам, но только на эту неделю. У нас смена скоро заканчивается, так что на конец смены выходи, а то будет прогул. И… если вы там и правда «Крылышки» обыграете, то я тебе… я тебя на серию «Классики современности» в очередь поставлю! Вот!

— Круто, чё. — кивает он: — ладно, пойду я тогда. Спасибо что вошла в положение и разрешила отгул взять.

— Так я же знаю, что вы тренироваться будете, к товарищескому матчу готовиться. — моргает школьный комсорг: — просто ты уж будь так добр, не приставай к Лильке со своими грязными мыслишками и руки от нее подальше держи. Она тебе доверяет, не смей злоупотребить этим доверием!

— Все-таки мы с тобой про разных Лиль говорим. — Виктор встает со стула. Дверь в учительскую распахивается, входит Альбина Николаевна. Ее взгляд останавливается на Викторе.

— Добрый день. — говорит она: — Виктор Борисович наконец-таки изволил посетить сию юдоль скорби. А я думала что ты теперь целыми днями будешь кушать виноград из пальчиков волейбольных гурий.

— Если бы. — вздыхает он: — злоба дня довлеет. Да и виноградом объестся можно запросто. Зеленый он и кислый.

— На взгляд-то он хорош, да зелен — ягодки нет зрелой: — тотчас оскомину набьёшь.– понимающе