Лекарь Империи 5 - Александр Лиманский

— Спать. Немедленно. Ты еле на ногах стоишь.

Она была права.

В обычной ситуации после такого дежурства я бы терпел до ночи, чтобы не сбить режим сна. Но сейчас… Ритуал с Фырком высосал из меня слишком много энергии.

Да и нервное напряжение от схватки с Борисовой, от пережитого стресса давало о себе знать. Сопротивляться не было ни сил, ни желания.

Я лег на кровать и не заметил, как провалился в глубокий, целительный сон. Последнее, что помню — нежные руки Вероники, укрывающие меня теплым одеялом, и ее тихий вздох у моего виска. Мой личный, абсолютно надежный тыл.

* * *

Алина Борисова сидела на жесткой, холодной койке в камере предварительного заключения. Серые бетонные стены, казалось, медленно сжимались, выталкивая затхлый воздух.

Маленькое зарешеченное окно под самым потолком пропускало лишь узкую, пыльную полоску дневного света, которая бессильно растекалась по грязному полу. К казенной еды — серой, безвкусной каши в алюминиевой миске, — которую ей принесли час назад, она так и не притронулась.

Конец. Это конец. Он меня не вытащит. Он избавится от меня как от сломанного, скомпрометированного инструмента.

Внезапно в коридоре загремели шаги, и тюремный замок лязгнул с противным, режущим слух скрежетом. В дверном проеме появился молодой полицейский — младший сержант, судя по погонам.

Парень лет двадцати пяти, с наглой, самодовольной ухмылкой на небритом лице. Это был не тюремщик. Это был один из них.

— Ну что, красавица, — он прислонился к дверному косяку, скрестив руки на груди. — Готова поговорить?

Борисова медленно подняла на него холодный, ничего не выражающий взгляд.

— О чем?

— Не прикидывайся дурочкой, — сержант лениво оттолкнулся от косяка и шагнул в камеру, прикрыв за собой тяжелую дверь. Атмосфера мгновенно стала еще более гнетущей. — Ты сама знаешь, какую информацию от тебя ждут. Старик хочет знать, что именно ты успела раздобыть.

— Ничего я не раздобыла, — Борисова отвернулась к стене, демонстрируя полное безразличие, хотя сердце у нее колотилось, как пойманная в клетку птица.

— Да ладно? — полицейский присел на корточки прямо перед ней, заглядывая в лицо. От него пахло дешевым табаком и властью. — И про Разумовского ничего не нашла? Про все наши дела в больнице?

— Я не дура, чтобы топить себя еще глубже, — процедила она.

— Значит, нашла. Успела, — удовлетворенно кивнул сержант. — Это хорошо. Но старику нужны информация. А она есть теперь только у тебя.

— Передам только лично ему! — отрезала Борисова, пытаясь перехватить инициативу.

Полицейский громко рассмеялся.

— Ты че, совсем охренела? — его голос стал жестким, ухмылка сползла с лица. — Не ты тут устанавливаешь правила игры! А он!

— Пусть вытаскивает меня отсюда! — Борисова вскочила с койки, в глазах ее сверкнула ярость отчаяния. — Я выполняла все его поручения! Он обязан!

— Вряд ли, дорогуша, — сержант медленно поднялся, покачав головой. — Ты облажалась. Попалась. А старик не любит неудачников. Так что тебя ждет только смерть. Несчастный случай в камере. Или самоубийство от глубокого раскаяния. Варианты есть.

Борисова побледнела. Волосы на ее голове буквально встали дыбом от ледяного ужаса. Она знала — это не пустые угрозы. Архивариус действительно мог организовать ее смерть прямо здесь, в следственном изоляторе, и никто бы даже не стал разбираться.

Сержант, выполнив свою миссию, уже направился к выходу, когда она, собрав последние остатки воли, окликнула его.

— Подожди!

Он обернулся, лениво приподняв бровь.

— Что, передумала?

Думай, Алина, думай! У тебя есть только один козырь. Один-единственный. Разумовский.

— А что если… — Борисова облизнула пересохшие губы, и ее голос стал низким, заговорщицким. — Что если есть девочка, которая знает больше положенного?

Глава 11

Весь вчерашний день я проспал, а вечер… вечер провел с Вероникой. Тихий и уютный.

Но все когда-то заканчивается и вот на следующее утро я сидел на кухне, за столом, а девушка хлопотала у плиты, раскладывая по тарелкам румяные, шипящие драники. Запах жареной картошки смешивался с горьковатым ароматом свежесваренного кофе, создавая ту самую простую, почти осязаемую атмосферу домашнего уюта, которой мне так отчаянно не хватало в этой, вечно спешащей жизни.

— Держи, — Вероника поставила передо мной тарелку с аккуратной горкой драников, рядом — маленькую пиалу с густой, деревенской сметаной. — И сырники на десерт. Нужно восстанавливать силы.

— Ты меня балуешь, — искренне улыбнулся я, подцепляя вилкой первый, обжигающе-горячий драник и щедро окуная его в сметану. Вкус был идеальным. Простым и настоящим.

— Она тебя балует! — раздался возмущенный, почти истеричный писк откуда-то сверху. — А где мое печенье⁈ Где моя законная доля за ночные подвиги⁈

Я медленно поднял глаза.

Фырк, материализовавшись в самом неудобном месте, висел вниз головой на дверце навесного кухонного шкафа, отчаянно пытаясь своей крошечной лапкой подцепить и открыть ручку.

— Тут должно быть печенье! Я чувствую запах! Оно там! Я знаю!

Бурундук, поняв тщетность своих усилий, ловко перепрыгнул на соседний шкаф, оттуда — на открытую полку со специями, сбив при этом тяжелую керамическую солонку. Раздался громкий стук.

— Что это упало? — Вероника, стоявшая спиной к нам, обеспокоенно обернулась.

— Солонка, — я встал и, подняв ее с пола, поставил на место. — Наверное, плохо стояла. Морковка ночью, скорее всего, уронила.

Морковка, мирно дремавшая на подоконнике, недовольно дернула ухом, но глаз не открыла.

Фырк тем временем, оставив в покое печенье, обнаружил на столе сахарницу и с восторженным писком нырнул в нее головой, вынырнув через секунду отряхнулся как будто был весь в сахаре и лизнул кусочек.

— Рафинад! Тоже сойдет! Хоть что-то!

Вероника села напротив меня, налила себе кофе и с какой-то новой, задумчивой нежностью посмотрела на меня.

— Слушай, я все думаю… — начала она, медленно помешивая сахар в своей чашке. — Зачем Борисовой вообще понадобилось убивать Яну? Это же безумие какое-то. Я понимаю — карьера, интриги, подставить кого-то… Но убийство? Ради чего?

Я отложил вилку.

Вопрос был абсолютно логичным. Для человека, не знавшего всей подоплеки, поступок Борисовой выглядел как действие сумасшедшей. Нужно было объяснить ей все так, чтобы она поняла логику преступника, не напугав ее при этом еще больше.

— Борисова работала на того же человека, что и Волков с Сычевым, — сказал я осторожно, решив пока не упоминать прозвище «Архивариус». Это слово казалось слишком неприятным, чтобы