Живые и мертвые - Ярослав Гивиевич Заболотников

разумных существ, способных защитить мир от угроз извне. Только любое могущество имеет сакральную цену. Для исполнения своего предназначения инкаэрам требовалась особая энергия, сама суть жизни, какую лучшие умы не сумели воссоздать искусственно.

— Души… — Могрим проводил глазами залетевшую в окно муху.

— Именно. Но чьими душами можно пожертвовать, чтобы цинизм не разрушил моральные устои общества? Выбор пал на тех, кто не признаёт верховенства закона. Поначалу из темниц отобрали самых отъявленных нарушителей: убийц и насильников всех мастей. Их энергии хватило всего на год. Немного поразмыслив, звёздный народ решил, что воровство — ещё одно пятно на высоких стандартах будущего. И темницы снова опустели. Они пустели не раз, насыщая инкаэров энергией, и те преданно служили своим создателям. Разбивали плывущие по черноте гигантские валуны, грозившие упасть на города. Уничтожали иноземных захватчиков. Помогали людям адаптироваться в новых мирах. Однако настал день, когда звёздный народ посчитал свои технологии невероятно развитыми, а инкаэров — негуманным пережитком прошлого. Уверовав в собственную мощь, они лишили инкаэров источников энергии. Решили оставить героических созданий в качестве музейных экспонатов, пока те сами по себе не угаснут. Словно свечи на ветру.

— Это же предательство.

— Аналогично это расценили и инкаэры. Они не пожелали стать забавой для неблагодарных глаз. За что были объявлены поправшими волю создателей. Законными целями для уничтожения. С оружием, что могло обращать горы в обледеневшее крошево, а города — в выжженную пустыню, звёздный народ преуспел: быстро уничтожил четырёх созданий. Одно же осталось. Ослабшее, но крайне коварное, сумевшее приручить саму тень, раствориться в ней, как капля в океане.

— Это была ты… — Могрим чуть наклонил голову, чтобы согнать муху со щербатой щеки.

— Да. И меня искали. Днями. Ночами. На земле, в небе, даже за его пределами. Только я многократно выносливее людей. И терпеливее. Рано или поздно они уставали искать, возвращались в свои владения. Но не все. Люди беспечны, самоуверенны и излишне любопытны. Дай им шанс оступиться, и они его не упустят. Из раза в раз их слабости делали меня сильнее. Я охотилась и получала удовольствие от того, что могла добывать энергию без чужого дозволения. Пока не вернула себе былую мощь. Мощь, давшую мне возможность уничтожать населённые людьми миры. Один за другим они тонули в тени моего возмездия. Без жалости и сомнения. На протяжении девятнадцати тысяч лет. Потому, что я презираю весь человеческий род. Всех потомков звёздного народа без исключения.

— Из-за предательства?

— Лишь поначалу. А потом я поняла: мои создатели — вместилища пороков. Жестокие и неблагодарные. Высокомерные и завистливые. Развратные и не знающие меры. Они бороздят вселенную тысячами лет, но так и не научились мирному сосуществованию. Вместо этого люди изобрели бесчисленное количество способов истреблять друг друга. Неудивительно, что они создали меня. Олицетворение всех пороков. Свою погибель.

— Ты презираешь людей. Но ведь я… тоже человек, — в карих глазах застыло непонимание.

— Лишь внешне, — Хризальтера пристально посмотрела на мужчину. — Человеком ты перестал быть, когда убил представителя своего вида ради предсмертного разговора со мной.

— И кто я тогда?

— Тот, кто сегодня вновь совершит выбор. На сей раз более сложный.

— Что от меня требуется?

— Во всех мирах, где я побывала, люди изобретали валюту. Главную — для правящих сословий. Криогенные стержни, стволовые вытяжки, слитки платины, мекобдовые шары. Второстепенную — для остальных, из менее ценных ресурсов, как здесь. Хотя я встречала миры, где второстепенная валюта была эфемерной и имела ценность лишь потому, что все безусловно в это верили. Абсурдна действительность или логична, но людская суть полна алчности, — демонесса лукаво улыбнулась. — С закатом ты отправишься в город на побережье, в самую шумную таверну, и пустишь слух, что новая владелица мельницы платит своим рабочим в три раза больше, чем предыдущий хозяин.

— Хм, — Могрим уронил взор в миску, по дну которой ползала муха. — Работяг клюнет немало…

— Буду рада наплыву гостей, — мечтательно прищурилась Хризальтера.

— К чему тебе столько душ? — поднял глаза мужчина.

— Мои аппетиты связаны с грандиозными планами.

— Расскажешь?

— Зачем? Увидишь, когда вернёшься, — взлетевшую муху пронзила тонкая, как игла, тень. — Мы с Сумрой будем тебя ждать.

Муха упала на пол. Осталась лежать на нём точкой в длинной истории. Хотя в конце должно было стоять многоточие, зиять тремя чёрными дырами вселенной, в каких обычно бесследно пропадают объекты, а в данном случае — факты.

Хризальтера не сказала, как лично растерзала одного из инкаэров, чтобы жадно поглотить его энергию. Не поведала, как ради забавы уничтожала миры, никоим образом не связанные с людьми. Не упомянула, что её мнимая несокрушимость однажды закончилась смертью от рук звёздного народа. И уж тем более никогда бы не признала, что её текущее, крайне шаткое существование пробуждает в демоническом нутре обыкновенный страх.

Три точки вполне могли бы отразить три оттенка ещё одного человеческого порока. Ложь. Замалчивание. И самообман.

Глава 8

Прежде чем открыть глаза, Лайла сладко потянулась в гамаке, словно он был из шёлка, а не грубой парусины. Впервые за долгое время вампирша спала как убитая. Без тревог, забот и печалей, как когда-то, будучи девчушкой, засыпала на руках отца. Приподняв веки, Лайла увидела сидевшего на рундуке Джона. Тот улыбнулся, и она улыбнулась в ответ.

— Выспалась?

— Не представляешь насколько. Мне снился Эльтарон, шумящие леса под летним солнцем… — вдруг безмятежность на лице начала таять: — Я упала… — вампирша рывком переместилась в сидячее положение и заметила, что в каюте стало просторнее: — Я не вижу вещей Шойсу. Что с ним? Там были ещё существа⁈ Эрми в порядке⁈ Рэкс⁈

— Успокойся. Все в порядке. Шойсу капитан переселил в каюту Арабески. А вот ты, после своей оглушительной победы, потеряла сознание. Упала на руки Эрминии. Я уж потом подоспел. Но на корабль мы вернулись без происшествий. Скарги переживал за тебя, как преданный пёс: лежал под боком и поскуливал. Пришлось вынести его, чтобы не мешал. Он, видимо, обиделся. Вытряхнул седельную сумку Бамбука и теперь отсыпается в ней.

— Несчастный, — ласково произнесла Лайла. — А… — посмотрев на свои голые руки, она смущённо прикрылась сползшей с груди простынёй, — где моё платье?..

— Сохнет на палубе вместе с сапогами. Может, уже и высохло.

— Сколько же я проспала?

— Сейчас полдень.

—