Военный инженер Ермака. Книга 3 - Михаил Воронцов

Игнат резко встал. Остальные подняли глаза к нему, ожидая решения.

— Что делать будем? — спросил Фёдор, хотя ответ уже читался на лице Игната.

— Бросаем всё и бежим, — сказал он твёрдо. — Сейчас же. Не ждём утра.

— Куда? — Андрей тоже поднялся.

— На Русь. Не ждать, пока нас тут убьют. Савелия уж нет — вогул убил. И нас то же ждёт. У татар награда одна — смерть. А если вогулы поймают… хуже будет.

— Лодка у нас есть, — сказал Фёдор, вставая и отряхиваясь. — Татарам она неизвестна. Попробуем уйти по реке, а там как Бог даст.

Михайло поднялся последним, сутулая фигура дрожала от усталости и страха:

— До зимы не доберёмся до Руси. Зима тут скорая.

— Лучше замёрзнем в тайге, чем татарам в руки или вогулам. Те живыми не оставят, — ответил Андрей.

Игнат кивнул, соглашаясь. Лес стоял настороженно-тихий, будто сама тайга наблюдала.

— Идем тихо, — сказал он. — Костер пусть горит. Так татары подумают, что мы здесь.

Четверо двинулись, осторожно пробираясь меж деревьев. Их фигуры растворились во тьме сибирского леса. Он будто ожил: зашуршали зверьки, ухнул филин, ветер зашелестел в кронах.

Впереди ждал долгий путь по чужой земле, где за ними могли охотиться и татары, и вогулы, и казаки Ермака.

А может быть, и разгневанные духи.

* * *

Густые сумерки окутывали сибирскую тайгу. В шатре Карачи горели масляные светильники. Мурза, облачённый в богатый халат, расшитый серебряными нитями, полулежал на груде подушек. Напротив него, поджав ноги, сидел шаман Кум-Яхор.

— Ну что, у нас всё получилось? — спросил Карачи, поглаживая короткую бороду. В его голосе звучало удовольствие. Затея увенчалась успехом.

Кум-Яхор шевельнулся, и тень от его головы двинулась по стене шатра.

— Да. Роща сгорела.

Мурза прищурился, разглядывая шамана с любопытством.

— Не жаль? Сколько лет ходил туда, молился своим духам…

Лицо Кум-Яхора исказила злобная усмешка. Его пальцы сжались.

— Нет. Вогулы предали меня. Они мне чужие.

— Правильно… — расхохотался Карачи, и его смех прокатился по шатру, заставив пламя светильников дрогнуть. Охранники у входа переглянулись, но остались неподвижны, привыкшие к странностям своего господина.

Мурза налил себе кумыса из серебряного кувшина, сделал глоток и продолжил:

— Теперь надо решить, что делать с русскими, которые жгли рощу. Им ведь обещана награда. Как думаешь, платить?

Кум-Яхор помедлил с ответом.

— Ты умеешь шутить, Карачи.

Мурза снова рассмеялся, откинув голову назад. Его чёрные глаза блестели в полумраке.

— Да, умею и люблю. Ну а что, наградить оборванцев золотом, сделать из них уважаемых людей!

Шаман нахмурился.

— Тогда пойдут слухи, что это сделали они, а потом все узнают правду. Вогулы бросятся не на Ермака, а на нас.

Карачи засмеялся ещё громче. Затем поднялся, поправляя складки халата.

— Какой ты серьёзный, шаман… Думаешь, я сошёл с ума?

— Нет, ни в коем случае, — поспешно ответил Кум-Яхор.

— Вот и правильно.

Карачи хлопнул в ладоши. В шатёр вошёл рослый воин в кожаных доспехах — начальник личной охраны. Татарин поклонился, прижав руку к сердцу.

— Возьми десяток-другой людей и иди туда, где сидят эти русские, — приказал мурза. — Они ещё там?

— Да, господин. Их костёр горит в полувёрсте, у большой сосны.

— Иди. Быстро убей их и закопай в лесу. Всё ясно?

— Ясно, господин.

Начальник охраны развернулся и вышел. Вскоре послышался его голос — он созывал воинов исполнять приказ мурзы.

Карачи вернулся на место и снова налил себе кумыса. Кум-Яхор молчал, погружённый в свои мысли. В шатре воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием фитилей да далёкими звуками ночного леса.

Не прошло и четверти часа, как полог шатра откинулся, и начальник охраны вернулся. Лицо его было мрачным, в глазах читалась тревога.

— Господин, русские сбежали. Костёр оставили, будто сидят там, а сами ушли.

Лицо Карачи исказила ярость. Довольная улыбка сменилась звериным оскалом. Он вскочил, опрокинув кувшин. Кумыс брызнул на дорогой ковёр.

— Проклятые псы! — прорычал мурза. — Идите за ними к реке! Они догадались и бегут. А тут один путь — по воде. Живо! Найдите, пока не ушли далеко!

Начальник охраны поклонился и исчез за пологом.

Кум-Яхор побледнел. В голове его метались тревожные мысли: а если беглецы доберутся до казаков или кто-то их поймает? Тогда все узнают, что он, шаман вогулов, предал свой народ и участвовал в поджоге священной рощи. Холодный пот выступил на его лбу. Он ясно видел, что с ним могут поступить так же, как Карачи хотел сделать с наёмными русскими: ударить кинжалом в спину и закопать в чаще, где даже звери не найдут костей. Но вслух он не сказал ничего, сохраняя на лице почти полное спокойствие.

* * *

Река несла их на север. Тяжёлая, чёрная, как дёготь. Лишь редкие звёзды дрожали в воде, словно последние искры угасающего костра. Осень уже вцепилась в берег: трава пожухла, берёзы тронула желтизна — как первая седина в бороде у молодого человека, слишком много повидавшего.

В лодке сидело четверо. Оборванные, заросшие, с глазами загнанных волков. Гребли молча, стараясь не плескать. Каждый звук мог стать последним.

В их глазах плясал прозрачный страх. Сзади — татары Карачи, которым они ещё вчера немного верили; впереди — казаки Ермака, у которых спрашивать нечего. Поймают — конец. А если отдадут вогулам, то очень небыстрый.

Смерть повсюду. Она шла за ними по пятам и поджидала их с берегов.

Недавно их было пятеро. Савелий лежит теперь где-то в земле, Вогульская стрела нашла его быстро. Огонь по ветвям, густой дым густой — всё это вертелось в памяти заколдованным кругом. Стоило прикрыть глаза — и снова: хруст ломающегося в огне ствола, запах горящей смолы, рев пламени, убитый вогул, умирающий Савелий.

Святилище сгорело. Они подожгли его за татарскую милость и обещанную награду. А может, потому что просто испугались.

Игнат удивился себе. Раньше грабил, убивал, и ничего не чувствовал. Неужто святилище так на него подействовало? Может, и вправду там было что-то хорошее, то, что выше людских жизней, и именно за этим приходили туда вогулы?

Будь они прокляты. И вогулы, и татары, и в особенности их шаман — предатель. Он, интересно, что сейчас чувствует? Или из-за своей злобы — ничего?

Река поначалу приняла их будто равнодушно, как принимает всё, что плывёт по его водам, — мёртвое и живое, правое и неправое. По левому берегу курились туманы, по правому чернел камыш. Вёсла тихо входили в воду, но каждый всплеск в глубине души отдавался ударами колокола.

Звуки на воде разносятся далеко-далеко. Любой звук выдаст