Военный инженер Ермака. Книга 3 - Михаил Воронцов

Если всё пойдёт хорошо, первые линзы сделаем за месяц. Второй месяц уйдёт на отработку формы и полировку. Через два месяца у нас появится первый грубый прицел. А к весне можно будет изготовить десяток труб для лучших стрелков.

Я знаю, что путь длинный: стекло будет мутным, линзы косыми, труба ненадежной. Но даже такой прицел даст преимущество. А со временем мы научимся делать лучше.

И тут ко мне пришла еще одна мысль! Не менее умная, чем насчет прицелов! Я даже встал и заходил взад-вперед, обдумывая детали. Я знаю, чем встретить татар! Да, придется повозиться даже больше, чем с оптикой, но дело того стоит!

Прицелы — это для снайперской, одиночной стрельбы. А это будет оружие против толп. Жесткое, суровое, и в то же время потрясающее с инженерной точки зрения.

— Максим! — резкий окрик заставил меня вздрогнуть. Поодаль стоял Прохор Лиходеев, начальник разведки Ермака. Его обычно спокойное лицо было взволнованным и напряжённым.

— Бросай всё, пошли скорее. Атаман зовёт.

Я поспешил за ним. Прохор шагал быстро, почти бежал по узким улочкам между татарскими домами.

— Что случилось? — спросил я на ходу.

— Сам услышишь, — коротко бросил Прохор.

Когда мы вошли в «совещательную избу», там уже были Ермак Тимофеевич и Матвей Мещеряк. Атаман сидел, подперев голову рукой, и смотрел в одну точку.

— Садись, Максим, — кивнул он на лавку. — Слушай внимательно и думай.

Я сел. Ермак помолчал, собираясь с мыслями, потом заговорил медленно, взвешивая каждое слово:

— Якуб-перебежчик только что открыл мне тайну. Долго молчал, паскуда, боялся. Думал, обменяю его обратно татарам. Пришлось клясться на кресте, что не трону его, только тогда разговорился. Сказал, что Иван Кольцо жив.

Сердце ёкнуло. Вот это новость! Все считали, что Иван погиб вместе со своим отрядом, когда попал в ловушку, устроенную мурзой Карачи. И в друг такое…

— Якуб говорит, что он был ранен, но татары его выходили, — продолжил Ермак. — Держат теперь как диковинку, показывают гостям из Бухары и прочим. Мол, смотрите, какого русского батыра поймали. Содержат его в улусе на низовьях Демьянки, в пятидесяти вёрстах вниз по Иртышу. Там татары зимовье поставили.

Лиходеев, до этого молчавший, вздохнул:

— Пятьдесят вёрст через вражескую землю. Это очень много. И татары, как узнают, что мы вышли, мигом утащат его в лес, где можно будет тысячу лет искать и не найти.

— Надо думать, — медленно произнёс Ермак. — Ивана бросить не могу. Но и людей терять нельзя… Сам пойду, если поймем, как надо действовать. Так будет честно и перед казаками не стыдно.

Он не договорил. Дверь с грохотом распахнулась, в избу буквально ввалился один из разведчиков — Семён Курчавый. Шапка съехала набок, лицо красное, глаза дикие. Он хватал ртом воздух, пытаясь отдышаться.

— Что ещё⁈ — рявкнул Ермак, вскакивая.

Семён наконец смог выдавить:

— Беда, атаман… Священная роща вогулов… сожжена…

В избе повисла мёртвая тишина. Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. Священные рощи для местных народов безумно важны. Это места, где живут их духи, где они молятся уже сотни лет.

— Кто это сделал?

— Вогулы говорят — русские. Кто-то из нашего отряда. Следы сапог нашли, обрывок кафтана на ветке… И говорили по-русски, видели и слышали тех людей… Рощу охраняли, и они кого-то убили, а кого-то ранили…

Семён сглотнул и продолжил:

— Вогулы объявили нам войну. Все роды. Бросили клич по всей Сибири. Говорят, не будет нам пощады, пока последний казак не ляжет в землю.

Глава 11

* * *

…Борис Годунов помедлил ещё миг, словно взвешивая каждое слово. Его взгляд скользнул по боярам вдоль стен, задержался на царе, и снова вернулся к Черкасу.

— Слышали мы о вашей храбрости, сотник, — начал он вроде негромко, но так, что голос его разнёсся под сводами. — Не отнимешь. С малой силой дерзнули, город ханский взяли, иные улусцы покорили. Есть в том промысел Божий. Но… — он сделал паузу, медленно поглаживая бороду. — Время нынче не то, чтоб новые войны заводить.

Бояре одобрительно закивали. Один даже громко сказал: «Истинно так!» — и тут же осёкся, когда Годунов бросил на него короткий и жесткий взгляд.

— Ливонская война только что закончилась, — продолжал Борис. — Сколько крови, сколько казны ушло! Земли утратили, люди измождены, хлеба не хватает, по уездам бунты. Государство надсадилось. А ты просишь новых расходов — хлеба, пороху, служилых людей. Где их взять нынче? — он развёл руками, и в его голосе прозвучала жёсткая, почти холодная трезвость.

Царь Фёдор кивнул, перебирая чётки.

— Тяжело было, — тихо сказал он, словно самому себе. — Люди бедствуют, крестьяне жалуются…

Черкас ощутил, как внутри всё сжалось. Он хотел возразить: «Да ведь это же Сибирь, новые земли, неисчерпаемые богатства, ясак неисходный!» Но сдержался: знал, что лишнее слово может всё испортить еще больше.

Годунов тем временем сделал шаг вперёд, и его тень легла прямо на сотника.

— Второе. — Он поднял палец. — Сами вы, казаки Ермаковы, люди вольные. Про вас по Волге сказы нехорошие идут. Купцы жаловались: грабили караваны, волжских татар били, ясак брали самовольно. Не забыл я и то, как воеводы челобитные писали: «атаманы казаков со товарищи воры». Так вот скажи: если нам нынче явным образом помочь вам — значит, оправдать прежние ваши злодейства?

Бояре оживились, некоторые скривились в насмешливых усмешках. Один громко шепнул соседу: «Верно молвит! Вора к делу государеву приставить — посмешище будет».

Черкас не выдержал, поднял голову.

— Государь, бояре! Было то, не отрицаю. Жили мы на вольнице, брали добычу, где могли. Но не все так поступали! А теперь вообще дело иное! Кровью искупили, служим царю православному. Не за казну нынче воюем, а за крест святой и за честь.

В палате повисла напряжённая тишина. Слова Черкаса звенели в ней, как железо. Но Годунов лишь прищурился.

— Слова добрые, — произнёс он, — но верность долгим делом доказывать надо.

И, помолчав, добавил:

— И третье. Сибирь — земля спорная. Там хан Кучум — ставленник бухарцев и ногайцев. Если мы открыто поддержим вас, хан бухарский и орда ногайская могут счесть то войной против себя. А нам ли нынче новые враги нужны? На юге крымец шалит, на западе ляхи дышат, внутри государство не оправилось. Захотят бухарцы и ногайцы объединиться — будет нам беда великая. А если ещё султан турецкий вмешается, то вовсе худо. Нам бы сейчас разобраться с тем,