Реинкарнация архимага - Сергей Александрович Богдашов

Хороша, чертовка! Худовата немного, но фигуриста, небольшая грудь торчит задорно, и не единого следа какой-то обвислости. А мордашка — просто умиление! Этакое сочетание наивности, опасения и любопытства.

— Меня Дуней звать. А я правда красивая?

— Да я такой красоты в жизни не видел! Иди-ка ко мне, я тебе это делом докажу, — предложил я, чуть отодвигаясь на своей лежанке и давая ей место.

Хихикнула, и легла! Доказывать пришлось трижды, в перерывах поглаживая и шепча на ушко всякие благоглупости.

— Вас хозяева на обед поди-ка заждались, — вдруг опомнилась она, и шустро накинув сарафан, опрометью выпулилась из бани, оставив меня в одиночестве.

— Васильич, что это было? — требовательно спросил я, предварительно дождавшись, пока хозяйка выставит на стол чугунок с густой ухой, томящийся до моего прихода в русской печи, и уйдёт.

— Вы про Дуняшу? — задал вопрос Самойлов, на самом деле наклоняя в это время полуштоф с водкой над моей рюмкой.

— Да, — кивнул я, отвечая сразу на оба вопроса.

На заданный, и не высказанный.

Десятник налил. Выпили, корочкой хлеба занюхали. Солёным груздочком закусили.

— Понравилась?

— Не то слово…

— Соседка моей Настасьи уже год, как просит дочке офицера найти. Овдовела она, года четыре назад. Девка заневестилась давно, а кому она без приданого нужна? Разве бобылю какому, а то и вовсе снохачу. Вот только Дуняша мне, почти как родная, а офицера свободного для неё не было. Вы не смотрите, что она не девкой вам досталась, то отдельная история.

— Расскажешь?

— Так нечего рассказывать. Прижал её, когда молода и глупа была, один охальник, да и обесчестил. А потом утонул, — уставился Самойлов в окно, пряча взгляд, — Но давно это было. А после — ни-ни.

Угу, понятно кто в этой части села прокурор и судья, и концы в воду, если что. Волга-то, вот она. Из окна видно.

— И что предлагаешь?

— Так в прислугу её наймите, как приходящую, скажем в день отдыха, а то и на следующий день.

— У меня же Федот есть.

— Нечто он не понимает, что молодому парню он девку ни в жисть не заменит? — хохотнул фельдфебель над своей нехитрой солёной шуткой, — Найдёт, где погулять.

— Ей-то это зачем?

— Так на приданое заработать, — вроде, как удивился Самойлов моей непонятливости, — По весне сторгуем ей корову добрую, птицу какую, а за зиму она одеждой и всякими подушками обзаведётся — вот и готова невеста на выданье.

— Всё так просто?

— Нет, конечно. Сама призналась, что очень уж вы ей глянулись, — с намёком поднял десятник полуштоф над моей рюмкой, в ответ на что я лишь головой мотнул.

Хех. Без меня меня женили! А Самойлов-то, какой красавчик! Психолог доморощенный… Представил себе, что у меня от сперматоксикоза может крышу начать сносить, и тут же выход нашёл, да как ловко! Всем сумел угодить!

На самом деле временная жена, без всяких обязательств… Красивая, молодая, задорная. Чем не вариант?

— Васильич, а вдруг детишки случатся? — осенила меня вполне реальная мысль, раз уж тут всё так просто.

— Так у баб свои средства от этого дела имеются, а если и не сработают… Ну и что. Для крестьянской семьи заиметь ребёнка с Даром — это как билет в счастливое будущее. Свадебку по весне, правда, отложить придётся, так и вы в обиде не останетесь. А как только Дар у дитяти подтвердится, так на Дуняшу такой спрос будет, что куда там корове с прочим барахлом, — без всяких преувеличений вывалил мне десятник посконную правду прагматичной крестьянской жизни.

Такой, как она есть. Без всяких приукрашиваний.

Заинтересовала меня эта сторона жизни. Хозяйственная. Все рядом живём, и мы, и крестьяне, но оказывается, я очень многого не знаю.

С осторожных вопросов я и начал, использовав на себе Малое Исцеление, чтобы снять влияние уже выпитой водки, а свою рюмку перевернул вверх дном. Разговор с цен начал.

— Коровы у нас, на левобережье, не так дороги, как в городе, но опять же, цена от времени года зависит. По осени справную корову у нас можно и за двенадцать рублей сторговать, а по весне она же восемнадцать уже будет стоить, и то — пойди купи, если найдёшь. Про город и говорить нечего. Там цены почти вдвое дороже наших.

— И какой же мне оклад женской прислуге предложить? — сумел я, меж нашими разговорами о ценах, вклинить довольно интересный для меня вопрос.

— Если вы на пять рублей в месяц согласны, то и Дуняша, и матушка её, будут счастливы, — заверил меня десятник.

Ему бы в сводники, с таким талантом…

— Кто я такой, чтоб мешать счастью? Скажи им, что я согласен, — согласился я на несколько дорогие, но эксклюзивные услуги, в наличии которых меня уверенно заверили.

В том плане, что на всё время нашего договора, я у Дуняши одним-единственным буду. И никого больше.

* * *

Киргизы приехали впятером. Старый шаман и четверо хмурых мужиков в возрасте.

Шаман — баксы Есакай, довольно сносно говорил на русском. Пригласив меня и киргизов на чай, Удалов довольно долго и неспешно обсуждал с Есакаем цены на баранов и зерно, интересовался здоровьем неведомых мне именитых киргизов, а сам рассказывал, где и какая ярмарка в ближайшее время состоится.

— Зачем Нышана убили? — перешёл шаман к делу, когда чай был допит, а чашки отодвинуты.

— Он на моих людей Тварей натравил, — вступил я в разговор после того, как ротмистр ко мне обернулся, передавая слово.

— Много?

Загибая пальцы, я начал перечислять трофеи.

— Много, — уважительно поцокал шаман языком, — А вас сколько было?

— Я и десяток пограничников.

— Сильные воины, — кивнул Есакай, — А почему ты считаешь, что это Нышан сделал?

— Следы его у пробоя остались, и ещё кое-что, — вытащил я из кармана остатки найденного киргизского амулета.

— Его работа, — признал шаман, подслеповато щурясь и перебирая пальцами хитросплетения узелков и бусинок, — Зря я Нышана этому научил. Как долго трактат открытым простоял?

— Трактат? — не понял я.

— В переводе на ваш язык трактат — это Урочище, — пояснил Есакай.

— Примерно полчаса, — прикинул я время, за которое