Воин-Врач III - Олег Дмитриев

им ни мелкий снежок, что чуть порошил с серого низкого неба, ни ветер, ни храп богатырский товарищей, от которого, пожалуй, проснулись в здешних лесах все медведи. Но подумали, принюхались, и заснули обратно. От греха.

Просыпались со стонами и руганью, разминая-растягивая натруженные и занемевшие за ночь жилы. Обтирались, удивляя Судовых, снегом, скинув одежду. Приплясывали у котлов над кострами, обжигаясь огненными мясной ухой и взваром. Проверяли брони и подбитые лосиными шкурами лыжи. Для того, чтобы выстроиться походным порядком и махнуть в начинавший темнеть лес. Через несколько минут лишь светлые нитки дыма и па́ра от закиданных снегом костров да плотно утоптанный снег давали понять, что на этой опушке кто-то ночевал. Кто-то, вслед за кем тянулась длинная двойная полоска лыжни, уходившей за чёрные еловые стволы и пропадавшая там во мраке и холоде.

Справа от города, что мирно спал за высокими стенами, возвышался холм, лес с которого свели ещё при первом короле Польши Болеславе Храбром. Поговаривали, что теперь на этом холме при полной луне собирались ведьмы и черти, устраивая шабаши и оргии. Были те, кто своими глазами видел это, и монахи о том говорили часто. Но полнолуние прошло с неделю назад, поэтому на лысый пригорок никто особо внимания не обращал. Всеслав знал и про легенды, и про слухи, и про привычки горожан. Про то, как одевались, что ели, сколько пили и о чём при этом беседовали в Люблине, ему подробно рассказывали и нетопыри, и местные. Ну, относительно местные, но в этих краях бывавшие часто.

Спавшие сурками на посту вокруг костра перед главными городскими воротами стражи Гнатовых злодеев даже расстроили. Они, будь их воля, наверняка выдумали бы что-нибудь забавное: прирезали бы их втихую, а потом развесили на стене, ну или хотя бы сажей вымазали. Но воля была не их, а княжья, поэтому от строгого наказа ни Васька, ни Мишка не отходили. Сделав то, что требовалось, взобрались неслышными тенями на городскую стену и замерли до поры на стропилах надвратной башни. Искать чужаков здесь, задирая головы, вряд ли пришло бы на ум самому подозрительному из ляхов. Ловко князь-батюшка с воеводой выдумали.

Когда щербатая Луна, уходя на запад, к чехам и германцам, уступая место высокому холодному Солнцу, осветила в последний раз просыпавшийся город, со всех сторон разнёсся протяжный, леденящий душу волчий вой.

Глава 11

Прозрачный намек

За месяц с лишним до марш-броска мы стояли над Днепром почти там же, откуда самоубийственно рухнул соколом на врагов оборотень-князь верхом на верном Буране. Умный конь подходить к отвесному краю отказался наотрез, категорически. Наверное, не понравилось у коновалов. И ходить, не припадая на сломанную ногу уже привык. Князь не стал издеваться над верным другом. Не приближаясь к краю, сняли поклажу с саней, что притянула от города приземистая мохнатая кобылка, время от времени косившаяся на Бурана с благосклонным и интригующим выражением, для лошадиной морды крайне неожиданным. Разложили-развернули свёртки и замерли.

Красота вокруг была невероятная. Поднявшееся на треть Солнце озаряло белоснежную речную гладь и берега, к которым местами подходил вплотную густой лес. Ветерок, вполне ощутимый, несло поперёк течения прямо на нас. Как по заказу. Но страшновато всё равно.

С разными выражениями смотрели люди с обрыва. Всеслав был привычно собран и, как полагается великому князю, монументален и величественен. Волнения не выдавая, хоть и с большим трудом. Патриарх с волхвом несли на челе печать сомнения, одинаковую у обоих. Рысь, Вар и Немой были спокойны и внимательны, как всегда, с чуть сведёнными бровями и прищуром, с каким сподручнее глядеть против яркого солнца на ослепительно белый снег. Кондрат, плотник-виртуоз, нервно грыз здоровенный толстый ноготь на большом пальце. Фома-златокузнец, ссутулившись сильнее обычного — на мизинце. И лишь главный герой того дня глядел вперёд и вверх с азартным восторгом и предвосхищением. Мы с князем решили, что это добрый знак.

— Гляди, Лешко, всё сто раз вдоль и поперёк переговорено и на земле опробовано. За малым дело: тебе не подвести и не ошибиться! — уверенно, чуть поддавливая гипнозом, вещал Чародей. О том, что главным было то, чтоб в расчётах не нашлось фатальной ошибки, и чтоб вся эта хилая на вид городьба не развалилась, не говорил. И правильно делал.

— Не подведу, княже! — чистым и высоким голосом откликнулся нетопырь. Возрастом чуть помладше нашего Ромки. Но у этого за плечами, пусть и не богатырского размаха, было много всего, и чаще плохого.

Мы несколько раз с ним обсуждали древний даже здесь, в Средневековье, миф о Дедале и Икаре. Он понятливо кивал. Эх, ладно, страшно, конечно, но первый шаг сделать всё равно придётся. Иначе путь не начнётся. А он должен, обязан был начаться и дать старт новой эпохе в этом старом времени.

Закрепили каркас. Проверили узлы. Перекрестил, с тревогой глядя на всё это, патриарх. Прямо, так скажем, в спину, согнутую под странной конструкцией. Лешко взял разбег — и сиганул с обрыва.

Ахнули все, кроме князя. Тот сжал зубы так, что стоявший рядом Рысь, кажется, вздрогнул от скрежета. Три мучительно долгих удара сердца до рези в глазах глядели неотрывно на край обрыва. А потом разом выдохнули с облегчением и восхищением: конструкция плавно, величаво поднималась на восходящих потоках воздуха, поднимая к Солнцу щуплого жилистого нетопыря. Который летел, как настоящий орёл.

Внизу все орали и обнимались, Кондрат плакал от счастья, а с неба донёсся восторженный крик только сейчас начавшего дышать Лешко:

— Я — Ика-а-ар!

С берега и снизу, со льда Днепра, полетел к Солнцу хохот. Букву «р» Лешко не выговаривал, не водилось в этом времени и логопедов. Так и стали звать с того дня первого в Киевской Руси военлёта-дельтапланериста: Икай.

На волчий вой вокруг города реакция была довольно предсказуемой. Гнатовы безобразники не зря шалили в этих краях. На стены вы́сыпали стражники в бронях и с оружием. Внутри, судя по крикам и бабьим причитаниям, звучавшим и мужскими голосами, творилось и вовсе чёрт знает что. Верно говорят: пуганая ворона куста боится. Особенно, если из того куста воет что-то непонятное, и от этого наверняка смертельно опасное. Из домишек, что теснились россыпью вокруг защищённого периметра выскакивали напуганные люди едва ли не в исподнем, и мчались к воротам, прижимая к себе кто детей, кто торбы и мешки с барахлом, кому что под руку попалось.

Когда на стенах