«Персефона». Дорога в ад 2 - Кристиан Бэд

Космос, конечно, изменил колонистов, но их человеческая природа оказалась сильнее. И как только война начала проверять её на прочность, сломались многие из самых именитых и достойных семей.

Да, аристократы Содружества, как и презренные земляне, отдавшие свой мир на откуп машинам, тоже хотели вечной жизни — неуязвимого оцифрованного мозга и тела из живого железа, не подверженного коррозии.

Правда, сто лет назад хатты довольно сильно отличались от людей. И это позволяло людям считать, что живое — всё-таки лучше.

Но что было бы, столкнись тогда колонисты с такими, как Хаген? (Тут Гамбарская группа продвинулась здорово. Это и понятно — там взялись совершенствовать самое себя, искать внутренние смыслы существования).

Но люди оказались согласны и на непохожесть, на страшноватые тела из текучего металла. Они продались за бессмертие.

Потому их и наказали ссылкой в ледяную пустыню — разве холод снежной пустыни не вечен? Трупы могут пролежать там нетленными тысячи лет — чем не бессмертие?

Содружество открестилось от предателей. Объявило их нечистыми, поражёнными особой ментальной скверной, заставившей уничтожать соплеменников в угоду машинам.

Линнервальд считал, что история со скверной не имела под собой научной базы. Но Эризиамо Анемоосто, новоявленный эрцог дома Аметиста и эрприор Содружества, настоял именно на такой трактовке. Он считал, что проклятые поражены предательством, как болезнью.

Малообразованных людей «заразность» отпугивала больше предательства.

На Гране, где располагалась резервация проклятых, и сейчас считали, что от узников нужно держаться подальше из-за заразы.

Но имеет ли зло иного носителя, чем сознание человека? Вот в чём вопрос.

А если даже имеет, то скверна проклятых — это особое зло. И каждый сам волен решать, заражаться ему или нет.

Ну а то, что дело было не в генетике предателей — вообще бесспорно.

Многие дома тогда раскололись на чистых и не чистых. Да и Вальтер Дерен был не только наследником дома Аметиста по линии Рика Эйбола, героя хаттской войны, но и дальним родственником Великого Дяди Райо Итэри Анемоосто, самого главного из предателей.

Толика его крови в жилах Вальтера была совершенно символической. Все в Доме так или иначе друг другу родня. Но…

Если бы не предательство Великого Дяди, дом Аметиста после его смерти возглавил бы уже прямой родственник Вальтера — Маттиас Якоб Ларго. И вот это уже объясняло, почему Вальтера воспитывали в хорошо защищённой Боргелианской общине.

Эризиамо Анемоосто, прозревший «яд», заручившись поддержкой эрцога Локьё, сместил Великого Дядю Райо Анемоосто. Принял власть над Домом и сан эрприора.

Но место в Совете и звание Великого Дяди отнять даже у предателя было нельзя. И титул Великого Дяди технически мог перейти только к Вальтеру. Ведь Маттиас Якоб Ларго к моменту смерти Великого Дяди давно уже был в земле…

Виски Линнервальда заныли. Умом он понимал, что любое деяние, совершённое великими людьми, не может нести только благо. Эризиамо Анемоосто спас дом Аметиста, но разорвал цепь наследования. Но что он ещё мог сделать?

После победы в хаттской войне Эризиамо Анемоосто метал громы и молнии.

История была постыдная: бывший глава Дома оказался предателем. Великий Дядя Райо Анемоосто так хотел жить вечно, что совершенно потерял разум, когда машины пообещали ему технологии за секреты биологического оружия, успешно разрушавшего железные оболочки исполнителей, многочисленных хаттов-собак.

Содружество было сильно именно в биологических разработках. Специально созданные бактерии пожирали механические тела хаттов, а они тоже по-своему хотели жить. И Великий Дядя — он уже тогда был невыносимо стар — сменял технологии биологического оружия на машину для продления жизни…

Но хатты зря полагались на свои алгоритмы, позволившие им найти уязвимых к предательству людей.

Слабость машин была в том, что работали они с заранее известными параметрами.

А вот эрцоги, действительно талантливые эрцоги, могли ходить по паутине «в тёмную». Не понимая, но наощупь отыскивая верное решение, интуитивно распознавая неясное.

Локьё не проспал беду. Он чуял, что предательство возможно.

И уже на подходе были борусы — самое страшное, что изобрело человечество для уничтожения и машин, и себе подобных.

Да и неуязвимые для дронов противника далтитовые корабли уже вышли с верфей Империи.

А ещё ходили слухи, что перед самой победой в Империи изобрели тайное оружие, способное рвать на клочки пространство. И коллапс на Меркурии случился именно из-за него, а не от выверенных действий союзных сил.

Так или иначе — обыграть людей с помощью предателей хаттам не удалось.

Хаттский оплот Станислава Хэда на Меркурии стараниями стратегов превратился в ловушку.

Локьё долго изображал, что силы колонистов неспособны атаковать Меркурий. Он выжидал, терпел мнимые неудачи — и не зря.

Ловушка захлопнулась, и основные базы и военные заводы Станислава превратились в ничто, нанеся машинам невосполнимые потери.

Оставалось только добить хаттов, рассеявшихся по системе Кога, кровоточащей магнитными аномалиями — следами самых крупных сражений.

Регент мрачно смотрел на голографический лист с фамилиями. Перебирал знакомых, вспоминая грехи каждого.

Перед глазами переплетались алые и синие линии в сполохах-крапинках изумрудно-зелёного, золотистого-торгового и металлически-серого, застывшего крупными каплями живого железа хаттов.

Вот эта семья поставляла информацию… А эта — торговала технологиями взрывчатки на основе антивещества… А вот этот…

Кто это? Какая-то уж совсем крайняя линия.

Споткнувшись, о незнакомое имя, Линнервальд поднял глаза.

— А почему вы решили, что здесь есть знать из Империи? — спросил он.

Вальтер улыбнулся и посмотрел на капитана Пайела: рассказывать или нет?

Мальчик побывал в резервации два раза. И звери его не тронули, и люди сладить не сумели. Но капитану он подчинялся легко. Почему?

— Случайно, — сказал капитан Пайел, подумав. — Копию кристалла, добытую Вальтером, я, не читая, передал командованию. Но он по памяти восстановил списки. Пришлось-таки посмотреть. И так вышло, что я знал одного из этих людей с детства. Это некто Войтович — приятель Клэбе фон Айвина, который был родом с той же планеты Империи, что и я.

— Войтович? — нахмурился Линнервальд.

Такой фамилии в списках не было.

— Да, — кивнул капитан. — Он принял фамилию жены, но в деревне народ любопытный. В списке он значится как Кароль Яштериц.

Линнервальд моргнул.

Кароль Яштериц был полукровкой и преотвратительным. И правой рукой Великого Дяди. Он был связным и числился погибшим.

— Я помню его с детства, — продолжал капитан. — Рядом с фон Айвином — он выглядел этаким стервятником — вечно в сером, сутулый, замкнутый. Вальтер утверждал, что уверен в точности списка. И мы решили пробить незнакомые фамилии не по базе Содружества, а по Имперской. Далеко бегать не пришлось, она есть на крейсере по воле некоторых любителей