Французский полтергейст - Василий Анатольевич Криптонов

Видит бог, я пытался быть честным и взрослым. Я объяснил Таньке, что с её стороны это — просто нежелание выходить из зоны комфорта, что это нечто сродни комплексу Электры, что однажды она неизбежно повзрослеет психологически и об этом решении пожалеет. Из всего этого Танька услышала только то, что свадьбе быть. Ну, раз уж ей придётся жалеть о решении — значит, я по умолчанию согласен это её решение поддержать, иначе жалеть-то будет не о чем.

Она запрыгала от радости, поцеловала меня самым откровенным образом и ускакала из гостиной делиться радостью с домашними.

Домашних было, прямо скажем, не очень много. Дармидонт испытывал эмоции только когда читал о слонах. Даринка пришла в восторг и стала сочинять, какое платье себе пошьёт и как будет подружкой невесты. Фёдор Игнатьевич схватился за голову и возопил.

Я всё это время стоял неподвижно посреди гостиной, слишком ошарашенный, чтобы даже связно мыслить. И только когда услышал вопль Фёдора Игнатьевича, немного пришёл в себя и сказал: «Стоп. Что?»

Но некому было ответить на мой философский вопрос, увы. Так он и канул в небытие. И вот я здесь, в библиотеке. Как всегда. Хорошо тут. Уютно. Не хочу я ничего решать, я хочу сидеть на диванчике и читать книжку. Вот если бы ещё кто-нибудь принёс чаю, да с печеньками… Лучше, конечно, с пряниками от серебряковской кухарки.

А дело, между прочим, поворачивается так, что я, быть может, вовсе уже никогда этих пряников не отведаю. Хорошо ещё, если тем Вадим Игоревич и ограничится, это уже страшные меры с его стороны. Но он ведь не ограничится. Он дуэль затеет. А дуэль — штука печальная.

— Вот вы где, Александр Николаевич!

Я с тоской поднял взгляд от страницы. Кто тут осмелился нарушить мой покой? А, ну да, ну да. Вот они, три всадника апокалипсиса. Анна Савельевна, Леонид и Боря, студентик мой, отдувающийся за весь мужеский пол на курсе по магии мельчайших частиц.

— Нигде-то от вас не скроешься, — вздохнул я. — Чем обязан?

Как выяснилось, обязан я был ровным счётом ничем. К Леониду пришли из лечебницы, задарили бутылку ароматного янтарного бальзама и сказали, что есть некоторые сложные случаи, в которых можно было бы поучаствовать нашей славной команде. Бурлящий энергией Леонид отыскал Кунгурцеву. Та тоже была не прочь отвлечься от академической рутины и сделать доброе дело. Вдвоём они пошли искать меня, по дороге случайно столкнувшись с Борей.

Боря же вовсе пришёл ко мне с чем-то странным, непонятным, бог знает, почему ко мне и именно сейчас, но, тем не менее. Учился он на спиритуалистическом факультете и собирался с однокурсниками устроить сеанс связи с потусторонним миром. Меня приглашали в качестве почётного гостя.

— Заманчиво, — сказал я, выслушав все стороны. — Имею, значит, возможность влиять на сюжет… Если хотите лечить людей — идите налево, если хотите вызывать духов — идите направо. А если не хотите ни налево, ни направо, то идите прямо и решайте свои семейные вопросы…

— А какие у вас семейные вопросы, простите за бестактность? — удивилась Анна Савельевна.

— Я вам на этот вопрос позже отвечу, сегодня ночью, например.

Леонид с Борей хором сказали: «Ого!», а Анна Савельевна покраснела и поторопилась перевести тему:

— Вы не слышали наши последние горячие новости?

— Боюсь, что нет, мне тут новостей и так хватает…

— Это касается Семёна Дмитриевича.

— Только не говорите, что рецидив!

— Нет-нет, он полностью исцелился, всё великолепно. Однако сей до недавних пор предсказуемый и скучный человек сотворил нечто вовсе уж невероятное. Они с Ариной Нафанаиловной тайно поженились и уехали в свадебное путешествие. Ни отпусков не оформили, ничего. Просто бросили всё — и уехали. Сегодня выяснилось. Фёдор Игнатьевич в ужасе, студенты, разумеется, в восторге.

Вот это поворот… Вот это, видимо, и есть те самые последствия, о которых предупреждала Диль. Ну что ж, не так всё страшно. Если ограничится такими проблемами — можно выдохнуть и перекреститься.

— Заменить их толком некем, и вакансия заместителя ректора до сих пор открыта. А сам Фёдор Игнатьевич вынужден был срочно заменить Арину Нафанаиловну непосредственно собой. Что само по себе событие, он уже год не преподавал.

Тут к трём всадникам добавился четвёртый — Порфирий Петрович. Он, проходя мимо со стопкой книг, остановился, посмотрел на меня задумчиво и сказал:

— Знаете, а насчёт кабака после работы — хорошая идея. Только вы платите, само собой.

Глава 41

Лимонад и твердое решение

— Да говорю же вам, мне уж двадцать!

— Уж больно хлипки вы, сударь, не знаю, не знаю…

— Вы, уважаемый, чините мне страшную обиду!

— Обида что? Проглотил, да забыл. А вот коли ко мне ваша матушка пожалует, или ваш батюшка, да с полицией…

Это Боря пререкался с хозяином прекрасного заведения, в котором мы оккупировали столик. Все заказали себе лимонада, Боря тоже хотел, но подавальщик упёрся. Позвали хозяина — и тот засомневался, на Бориса глядя. Почему-то не хотелось им продать лимонад несовершеннолетнему.

— Никто к вам не придёт! Разве ж я виноватый, что у меня усы растут смешно и клочками?

— Усы здесь совершенно никакого значения не имеют. Вот, у господина, к примеру, тоже усов нет, но учительский мундир мы очень хорошо понимаем.

— Ладно тебе, — вмешался Порфирий Петрович, — я за парня ручаюсь, взрослый он. Усы просто не отрастил покамест. Налей-налей, ты меня знаешь!

Ручательство господина Дмитриева вопрос решило. Хозяин поклонился, отдал подавале приказ и улетучился. Разгорячённый Борис с покрасневшим ликом сел. Вскоре перед ним оказалась такая же кружка, как у нас.

— Добрый вечер! — провозгласил я, и пять кружек соединились с солидным бряком над столом.

Выпили. Похрустели тонюсенькими ломтиками картофеля, запечёнными в печи и круто пересыпанными солью.

— Тут можно такие же заказать, но с перцем, — заявил Леонид. — Изумительные, доложу я вам, а ценой всего ничего дороже. И не так, чтобы острые — вполне в меру, мне можете верить смело, у меня желудок нежный, чуть чего — изжога, а тут — ничего.

— Ну так давайте и попробуем. Эй, человек! — Кунгурцева призывно махнула рукой. — Разрешите, пожалуйста, ещё вас потревожить!

Человек разрешил. Пока он бегал, мы пили.

— Усы — вправду, пакость, — бормотал Боря. — Вообразите, тут клочок, здесь другой. И все смеются — ухахатываются, обидно даже. Но я тут вот что подумал. На зимние каникулы я дома запрусь и выходить совсем никуда не буду.

— А в чём идея? — не понял я.

— Усы