Французский полтергейст - Василий Анатольевич Криптонов

Дрогнул поднос. А дрогнув — низринулся к полу, стремительно набирая скорость, сообразно с до тошноты непоколебимым ускорением свободного падения. Гравитация! Все мы — игрушки в твоих руках, мнящие о себе неоправданно много.

Удар, грохот, звон, кофе рекой по полу, молочная река впадает в него, плывет по всему этому буйству айсбергом кусочек масла, мокнут и погибают безвозвратно ломти хлеба…

Но моё воображение не успело дорисовать апокалиптическую картину. Диль оказалась быстрее. Она столь ловко поймала поднос, что не пролилось ни капли. Только вот одно яйцо скатилось и полетело на пол, но его поймал енот.

— Я думала, ты ещё спишь, — пролепетала бледная Танька. — Прости, я не готова тебе ответить прямо сейчас, я никогда вот так… И в таком виде!

Она была в халате, я — в пижаме. Диль поставила поднос на стол. Енот на задних лапах подошёл ко мне и протянул яйцо. Я молча принял подношение, понимая, что ситуация доходит до точки не то что кипения — она уже до точки взрыва дошла.

— Татьяна… что с тобой случилось?

— А я… А что со мной?

— Вот и мне интересно. Вечер я помню смутно, уставший был, но, кажется, ты мне яичницу жарила с колбасками. Теперь вот завтрак аж в комнату доставляешь. Почто? Ты ведь гордая и независимая.

Танька пылко покраснела и захлопнула дверь. Шаги ушуршали вдаль.

— Диль! — повернулся я к фамильярке. — Ты хотя бы понимаешь что-нибудь?

Диль, как выяснилось, понимала многое. Она вчера весь день дома обитала и от нечего делать всё подслушивала и подсматривала.

— Татьяна вчера имела трудный и откровенный разговор с папой. В числе прочего он сказал, что если уж она действительно так твёрдо настроилась выйти за тебя замуж, то именно ей придётся как следует постараться и тебя заинтересовать, потому что на текущий момент — это он слово в слово так сказал, — со стороны прекрасно видно, что тебя брак интересует в последнюю очередь, что ты, похоже, просто не знаешь, как ей отказать, чтобы не обидеть. Сказал также, что это крайне, во-первых, низко, а во-вторых, опрометчиво с её стороны — считать тебя этаким мягким гимнастическим матом, на который, как на уроках физической культуры, можно всегда спокойно упасть. Сказал, что ты, хозяин, ни коим образом не такой мат. И если посмотреть на ситуацию непредвзято, то это именно у тебя есть деньги, положение в обществе, достойная работа и умение устраивать свою жизнь, не говоря о безоблачных перспективах. В то время как у неё, Татьяны, денег как таковых нет, положение в обществе завязано исключительно на тебя одного, сама студентка, учится посредственно, а ко всему прочему ещё и ведёт себя с тобой так, как будто ты ей чем-то по гроб жизни обязан. И что с такой стратегией она уж точно своего не добьётся никогда. Что она ошибочно принимает доброе отношение за слабость и полагает, будто может из тебя верёвки вить безнаказанно, в то время как если уж называть вещи своими именами, то это именно она постоянно делала то, чего ты от неё хотел. И к Хранительнице тебя на спине таскала, и фамильяров добывать ты хотел в первую очередь, и даже когда надо было фальсифицировать пепелище, ты просто сказал ей: «Поехали!» — и она поехала.

— Охохонюшки хо-хо… Вот прям так всё и вывалил?

— Это я ещё где-то на середине остановилась. Общий смысл его монолога сводился к тому, что ты — человек свободный, независимый и невероятно порядочный, кроме того, от природы чрезвычайно добрый. И будь на то твоё желание — к тебе очередь из невест выстроится. В то время как ей, если она откажет господину Серебрякову и с вами продолжит вести себя в подобном ключе, останется, быть может, один только Аляльев, да и тот, будем откровенны, в Татьяне заинтересован не сильно. Девушка она видная и яркая, да только этой яркостью все предпочитают издалека любоваться, вблизи больно уж характер обжигает.

— Н-да, Игнатьич, конечно, умеет вдарить… Редко, но метко. И что, она всё это выслушала и моментально превратилась в плюшевого зайчика?

— Нет, она сначала долго плакала, а потом стала злая. И тут как раз Серебряков пришёл, под тем предлогом, что искал тебя. Ну, она при Фёдоре Игнатьевиче ему всё и выложила. Что выходит замуж за тебя, и что решение её бесповоротно.

— Н-да, ясно, чего он в кабак такой невесёлый пришёл… Блин, ну, это мне как-то совсем не нравится. Испортили Танюху. Такой бенгальский огонёк был, а теперь что? С другой стороны, завтрак… Да, давай с тобой, Диль, позавтракаем, а потом уже будем решать.

— Можно мне яйцо?

— Разумеется, у меня тут ещё два есть. Давай, я тебе почищу, не пачкай руки.

* * *

После завтрака, более-менее оживший и переодевшийся, я спустился вниз и напоролся на Дармидонта.

— Вас Фёдор Игнатьевич просят-с…

— Стремлюсь к нему. Татьяна ушла уже?

— Ушла-с…

— Да не провожай ты меня, я дорогу знаю.

Фёдор Игнатьевич в кабинете спешно собирал портфель. Увидев меня, замедлился.

— Александр Николаевич…

— Доброго утра.

— Да-да, утро, разумеется, это всё, как уж заведено… Одним словом, есть у меня до вас просьба.

— У меня к вам встречная. Завязывайте Таньку кошмарить, ну что это такое, в самом деле. Знаете, как говорится: правду надо подавать, как полотенце, а не бить ею по лицу, будто бы ссаной тряпкой.

— По-моему, говорится несколько иначе, но я вас, полагаю, понял. Что ж, каюсь, да, я был жесток, но ведь тут положительно какой-то кошмар. И лучше сделаю ей больно я, чем это вынуждены будете сделать вы. В конце концов, я — отец, от меня никуда не денешься, а вот вам, рассорившись, будет жить под одной крышей невыносимо.

— Я, в общем, и съехать могу. Доход позволяет арендовать что-нибудь приличное неподалёку от работы. А то и купить в рассрочку. Полагаю, с учётом моей репутации, с кредитованием проблем не возникнет.

— Прошу, оставьте эти мысли, умоляю просто! Тут живёт эта девочка, имеющая определённые надежды, и Татьяна с ней занимается. Вас не будет — всё рассыплется, да, тут, я бы сказал, уже многое только на вас одном и держится.

— Я вас тоже люблю, Фёдор Игнатьевич.

— Приятно… слышать…

— А Таньку всё же больше не пугайте. Кому вообще нужна такая жена, которая на задних лапках ходит и только ищет, как бы услужить?

— Что значит, кому? Всем!

— Ну, может, и всем. А мне — неинтересно. Мне страсть нужна. Буйная. Чувственный фонтан искр!