Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

Стояла поздняя осень. Листья лопаточного дерева осыпались с ветвей, обрамлявших вход в шатер. Они устилали землю густым ковром: ярко-красным, багровым, рубиновым, алым. Упавшие листья сгниют и подпитают корни дерева, чтобы следующей весной новые почки были еще зеленее.

Рокири и пэкьу-тааса (его собственные дети и дети брата) ушли, чтобы поблагодарить посланцев племен. Тэре тоже хотелось быть там, с ними, но тело, после десятилетий постепенного увядания, не подчинялось больше ее воле.

Взгляд старой женщины упал на груду костей и глиняных кубиков в углу шатра, с которыми иногда играли ее правнуки. Тэре нравилось наблюдать, как малыши экспериментируют с арукуро сана и со старинными кубиками логограмм ано. Им никогда не узнать эти глиняные кубики так, как знала их она сама: для Тэры это была поэзия, связанная с ностальгией по детству; вместилище мудрости целого народа; машины, определяющие весь механизм работы мысли. Для них же кубики не более чем забавные реликвии, не до конца понятные следы чужой экзотической страны.

«Не стоит огорчаться, все хорошо, – подумала Тэра. – Таков удел всех смертных. Жизнь родителей, какой бы славной и бурной ни была она в лучшие годы, должна померкнуть, раствориться, исчезнуть в памяти их детей. Мне следует записать для потомков некоторые истории Дара».

Делать это ей предстояло на языке агонов – единственном, какой знали дети, да и сама Тэра теперь говорила на нем более уверенно, чем на дара.

Задача сия окажется непростой: есть еще так много понятий, для которых идеальное слово существует только в языке дара: манера ученика кланяться учителю; определение того, как дочь должна смотреть на отца; поза полководца, готового начать бой. Ей придется использовать громоздкий пересказ, неточный перевод, бледные тени живых красок своих собственных воспоминаний из другой земли.

Даже если эти истории неинтересны детям сейчас, быть может, однажды им любопытно будет прочитать перевспоминания о войне между Домом Хризантемы и Домом Одуванчика, узнать об изворотливом Куни Гару и неустрашимом Мате Цзинду, почерпнуть пример в отваге Гин Мадзоти, твердости Кого Йелу, гениальности Луана Цзиаджи, посмеяться над глупыми выходками и затеями их прабабушки в детстве, проследить за ее приключениями в обществе Тиму, Фиро и Фары…

«Сатаари… Ее нет больше. А Лекса, их с Радзутаной дочь, уже совсем взрослая. Лекса скоро придет, чтобы взять мой духовный портрет. – Сердце Тэры замерло при мысли о паутине имен, любовей, сожалений и надежд, составившей ее существование. – Что ж, я прожила хорошую жизнь».

Одно особенно дорогое имя всплыло в памяти Тэры, подобно выныривающему из моря крубену, взмывающему в небо дирану, пикирующему на землю гаринафину. Имя, до сих пор пробуждавшее в ней столько же печали и душевной муки, как и имя мужа, улетевшего на облачном гаринафине. Одно из них было ее дыханием, а другое – ударом сердца.

Тэра сосредоточила взгляд на голых ветвях лопаточного дерева в открытом пространстве шатра: все листья с них облетели.

Не забывает ветка, как ласков ветер был, И помнят еще волны морского танца пыл.

Зрение Тэры затуманилось. Рокот молитв ее народа все усиливался, пока не превратился в звук, похожий на завывание ветра над просторами Укьу-Гондэ, этой бескрайней земли под еще более бескрайним небом.

Падающие по спирали листья обращались в шторм, бушующий над правдивой, как жизнь, сценой, рассказывая в танце легенды о богах и героях.

Воздух вдруг стал густым, как вода, сполохи молний пересекали небо – Тэра плыла в море божественной сущности.

Она заставила себя открыть ум, чтобы принимать происходящее, чтобы почитать богов и верить им.

«Нет, я не знаю, устоит ли мир после моей смерти. Не исключено, что в будущем появится новый Тенрьо Роатан, который возродит культ завоеваний и смерти. Народ, объединенный историей о переменах, одновременно сильнее и слабее империи, скрепленной кровью и костями.

Я могу лишь надеяться и дать людям выбор идти, куда они пожелают. Я посвятила всю свою жизнь этой земле, моему народу. У меня осталась лишь одна, самая последняя просьба.

Прошу вас.

Очень прошу.

Падающий лист стремится вернуться к корням породившего его дерева».

Вихри танцевали и вращались, сливались и разделялись. Гром гремел над землей-сценой – величественный, возвышенный, великодушный.

«Спасибо вам», – мысленно поблагодарила богов Тэра.

Она села, по ее престарелым членам струилась новая сила.

Глава 59

Возвращение домой

Дара, два года спустя

Сокол вышел из гнезда, которое свил на новой каменной башне в самом сердце восстановленного дворца в Крифи.

Эта башня, ставшая вместилищем реликвий и книг из знаменитой коллекции Воку Фирны, представляла собой не часть административного ансамбля дворца, но открытый для посещения музей. Помимо драгоценных манускриптов, посвященных истории древней Ксаны, там хранились и выставлялись голосовые картины, оружие, ритуальные арукуро токуа, подаренные льуку из поколения завоевателей, а также кандалы, самодельные памятные таблички и прочие реликвии, принесенные их жертвами. Потребуется немало поколений, чтобы рассказать и понять всю историю Укьу-Тааса: это было только начало пути.

Строители приложили все усилия, чтобы новая башня стала такой же величественной и внушительной, как и старая. Однако для сокола это значения не имело: он знал только эту башню.

Склонный по натуре к приключениям, сокол камнем полетел вниз, сложив крылья, и расправил их лишь у самой земли, взмыв в последнюю секунду. Его путь лежал к заболоченной местности за пределами города, где водились сочные гольцы и жирные лещи.

Сокол и не подозревал, что эти затопленные равнины стали такими хорошими охотничьими угодьями, потому что на них создали заповедник Пэа-Киджи, на территории которого запрещалась любая человеческая деятельность, а природа сохранялась в первозданном состоянии. Именно здесь герцогиня Гозотан Рито (она же тан-гаринафин Гозтан Рьото) много лет назад приняла пэдиато савага, отправившись на облачном гаринафине в мир, что находится за Рекой-по-которой-ничто-не-плавает.

Ветром, поднявшимся от ударов соколиных крыльев, сдуло белые шапочки с одуванчиков, что росли на полянке у подножия башни, и зонтики их запорхали в воздухе, словно бы вдруг началась цветочная вьюга.

Одно из семян одуванчика на своем крохотном парашютике поймало поток восходящего ветра и взмыло в небо.

Другие же тихо плыли над рыночной площадью: над торговцами, предлагающими кьоффирный чай и листья тольусы для курения, шампуры с жареным мясом длинношерстных коров, приправленным специями с Дасу, шелк из Тоадзы, чай из Мюнинга, древности из Гинпена, черепашьи панцири из Дайе с вытравленными на них кислотой изображениями…

Зал расчетов и размышлений в Крифи был местом, где здешние чиновники изучали предложения по улучшению политики, проводимой пэкьу-губернатором, и готовили