Кредо инквизитора - Алексей Михайлович Рутенбург

Котёнок разжал руки и взял оружие, а я накинулся на мёртвое тело. Начал бить его, разрывать голыми руками, трясти и кричать. Вепрь наблюдал за всем происходящим, как я пачкаюсь в крови врага, как бешено рву его на части, как непереставая ору. На самом деле, на крик не очень было похоже, скорее я рычал.

– Успокойся! Я сказал успокойся! Мы всё узнали! – Закричал на меня Вепрь.

Я слез с трупа и упал рядом. Мне было тяжело. Тяжело дышать, думать, я не хотел ничего понимать, но всё понимал. Котёнок срезал верёвку. Вепрь ушёл на время, потом вернулся с канистрой бензина. Я всё это время лежал на полу.

– Вставай! Пошли домой, – сказал мне Вепрь, поливая бездыханное тело врага бензином.

Я встал и заметил, что безоружен.

– Пошли, пошли, – произнёс Вепрь.

Мы направились к выходу. Когда вышли на улицу, Вепрь развернулся и зашёл обратно на склад, через минуту он вышел к нам.

– Пусть горит. Это лучше, чем гнить в земле. Да и крыс часто огнём выкуривают, – произнёс он, и мы направились домой.

***

Придя домой, я дал волю эмоциям – на улице приходилось сдерживаться.

– Вепрь, что делать? – Я был в панике.

– Для начала – успокойся! Во-вторых, сам дурак, ты её подставил под удар, и они этим хитро воспользовались. Скорее всего, её используют, как наживку, для того, чтобы заарканить тебя, – спокойно говорил Вепрь.

– Я должен её спасти! Она из-за меня в беде. Это моя вина, и я не могу сидеть сложа руки, – меня всего дёргало, я никак не мог успокоиться.

– Если сунешься – тебе крышка. Пойми, ты не сможешь ей помочь, – обречённо произнёс Вепрь.

– Да лучше я сдохну. Из-за меня может пострадать она. Ты не понимаешь, что я чувствую! – Крикнул я.

– Ошибаешься… я всё понимаю, – тихо произнёс Вепрь.

– В смысле? – Встрял Котёнок.

– Аня узнала о нашем мире, когда я был инквизитором. Я говорил тебе, Панк, что долго добивался её и добился… а потом очень скоро стал отступником и, чтобы обезопасить её, мне пришлось…, – он с трудом говорил и мялся. Это было очень непохоже на него.

– Что пришлось? – Спросил я.

– Пришлось… убить всех инквизиторов, которые могли использовать её для того, чтобы выйти на меня. Всех, кто знал о ней. Одного я убил на её глазах и получил тяжёлое ранение, – мрачно рассказывал Вепрь.

– А Седой? – Поинтересовался я.

– Седой не видел её, он знал о ней только по моим рассказам. Так было лучше. Я, конечно, доверял ему, но всё равно был осторожен. Так было лучше, – говорил Вепрь. – Тот момент, когда я получил ранение… Он стал ключевым в моей жизни. Я спасал её любой ценой… Это и был момент, когда я её добился… Но зачем? Десять лет в отступничестве, а она всё ждёт, когда мы будем вместе, и нам ничего не будет угрожать…

***

Дождь падал на землю большими каплями и разбивался об асфальт, о наши лица. Я лежал на её руках с пробитой грудью, из которой вываливалась сгустками моя тёмная кровь. Она пыталась зажать рану, но время уходило сквозь её пальцы, оставляя красивые узоры на ладонях. Моя жизнь уходила вместе с потоками алой росы, вместе с лунным светом, освещающим нас. Она прижимала меня к себе и от невозможности мне помочь раскачивалась в стороны. Я засунул руку в карман и нащупал бумажку, это была её фотография, я всегда держал её при себе. В моменты, когда нужно было рвать жилы, выложиться из последних сил, я смотрел на неё и с тройным рвением стремился к намеченном цели, а в последнее время единственной целью было для меня выжить, чтобы увидеть её ещё раз, чтобы обнять её, прижать к себе и не сметь даже поцеловать. Она – ангел, я – жестокий, мерзкий зверь. Я всё отдал бы за один день, который мог бы провести с ней. Знаешь, что такое жить, как тень? Всегда быть где-то позади, помогать, но не иметь права на долгое пребывания вместе, потому что долго со мной – это опасность для неё. Я достал фотографию и протянул руку к ней. Она взяла снимок на котором была моя свежая, ещё живая кровь, протёрла и увидела себя.

– Я до сих пор чувствую через этот кадр мягкость твоего пальто, искренность твоей улыбки, тепло твоего сердца и холод той осени как холод, который испытываю сейчас.

– Тебя не было тогда, когда её сделали. Откуда она у тебя?

– Все последние годы я жил тобой. Ты стала неотъемлемой частью моего существования. Ты – моя жизнь.

– Что ты говоришь, ты меня совсем не знаешь. Мы виделись за то время, что знакомы, очень мало и желание быть со мной – это просто из-за того, что ты не знаешь меня хорошо, ты никак не знаешь меня. Ты придумал всё в своей голове и поверил в это.

– Для меня ты – свет на конечной станции метрополитена, где я оставил всё искусственное и обрёл себя. Я не могу без тебя. Моя жизнь не имеет смысла.

Мы молчали. Уже не имела смысла кровь, что была везде, слёзы, что вышли из меня, но были они не от боли, будь то боль физическая или душевная, это были слёзы счастья. Я мало проливал их, потому что нельзя было. На улицах нужно быть сильным и уверенным в себе, тогда и другие пойдут за тобой. Лишь перед ней я мог быть самим собой, без маски.

– Всё ведь хорошо? – Спросил я с искренней уверенностью в положительном ответе. Это было для меня важно. Это было важнее, чем всё, что я сделал за последние годы.

– Да, то есть… нет, – она резко соскочила с одного ответа на другой. Её мысли танцевали в голове и не давали принять решение. Она хотела верить в хороший исход, но, ужаленная единожды жизнью, не могла поверить, что это возможно. Противоречия были внутри неё. Уж лучше быть одной, чем отравлять жизнь мне – вот о чём она думала в тот момент. И не могла подумать о том, что она никоим образом не сможет отравить мне жизнь, потому что у меня нет жизни и никогда не было. Я поменял свою ненастоящую жизнь, на ещё более безумное существование – жизнь в постоянной погоне и, что самое смешное, не испытывая при этом никакого страха, потому что время страха давно кануло в неизвестность и наступило время холодного расчёта и спокойного