Рожденная землей - Эбби-Линн Норр

«Я избавилась от мучительной головной боли. Мне было известно, что в такой ситуации хорошо помогает черный кохош[28]. Решила набрать немного, чтобы сделать настойку. Однако мир этого растения открылся мне, едва я прикоснулась к стеблю и словно вобрала в себя его целительную энергию. Я почувствовала, как головная боль ослабевает – гораздо быстрее, чем от настойки. Я становлюсь Мудрой. Фейри выбрали меня. Мне стыдно, что я не верила в них».

Мудрая. Это слово отдавалось во мне вибрирующим эхом. Его шептали и пели фейри в ночь своего вылупления. Но тогда я не придала этому никакого значения. А теперь поняла. Это не определение, это имя.

– Что значит мудрая, Майлис? – прошептала я, перелистывая дневник. Еще больше ботанических зарисовок и наблюдений за фейри – прозрачность их хрупких тел, изящество крошечных рук, воздушное свечение. Красота. Я скользнула по ним взглядом, не испытывая удивления. Мне требовалась информация.

И вот новая запись. Я была разочарована, когда поняла, что Майлис пишет совершенно на другую тему.

«Кузина Айрин заставила меня пойти на рождественские танцы в Анакаллоу, и, пожалуй, никогда я не была столь благодарна за то, что меня потащили куда-то вопреки моей воле. Я узнала самое благородное сердце! Друг Айрин Оуэн представил на вечере своего брата, необыкновенного Кормака О’Брайена».

О’Брайен? Я задумалась. Почему мне знакомо это имя?

Я продолжила чтение. В следующих заметках Майлис писала о страхе перед собственными чувствами, возникавшем, когда они виделись с Кормаком на публике. Было нетрудно понять, что девушка не привыкла к общению, но специально покидала зону комфорта исключительно ради компании этого молодого человека. Несколько загадочных фраз встретились мне среди рисунков растений и фейри. И вот, наконец, решающий момент.

«Я влюблена».

Мое сердце растаяло. Молодая женщина, о чьем существовании я не догадывалась до нынешнего лета, неожиданно стала значить для меня очень много. И ее счастье стало моим. От незатейливых слов Майлис мое сердце стало легким, словно воздушный шар, и грызущее меня любопытство отступило.

Я перевернула еще одну страницу и ахнула, увидев черно-белый карандашный портрет молодого мужчины. Подписи не было, но, несомненно, это и был Кормак О’Брайен. Интересно, Майлис рисовала его с натуры или по памяти? Волосы, темные, может, даже черные, зачесаны вперед по тогдашней моде и завиты над ушами. Высокий воротник подпирает мощный квадратный подбородок. Острые скулы, высокий аристократический лоб, полный чувственный рот, на верхней губе – маленький шрам.

– Ох, Майлис, – вздохнула я, вглядываясь в темные глаза О’Брайена, в надменно выпяченную нижнюю челюсть и орлиный нос.

Художница передала не только мужественную красоту лица своего возлюбленного, но и его характер. Его натуре были присущи равнодушие и высокомерие. И… не могу сказать наверняка, может быть, тому причиной шрам, но мне показалось, было нечто жестокое в движении его губ. В голове мелькнул автопортрет Майлис в том платье с шевронным узором, её мягкие, беззащитные глаза…

– Он тебе совсем не пара.

Глава 23

Утро я встретила в оцепенении. Накануне вечером, после ужина, устроившись в постели с дневником Майлис и намереваясь продолжить чтение и изучение рисунков, я банально заснула. Подозреваю, что просто обессилела от свалившихся на меня откровений.

Около восьми я открыла глаза, по окнам снова стучал дождь. Вылезла из постели, пошла на кухню, включила газовую плиту и поставила кипятиться воду. Достав банку с ирландским чаем, вынула из нее пару пакетиков и положила в заварочный чайник.

В этот момент открылась задняя дверь, и, шаркая о коврик ботинками, в дом вошел Джашер.

– Джорджи? Это ты?

– Она самая. Доброе утро. Забыл что-то?

– Ага, куртку, – засмеялся он. – Если пойдешь гулять сегодня, надень дождевик. Снаружи холодно и мокро. Можно подумать, что март на дворе.

Я посмотрела в окно: серое небо и морось. Выглянула в прихожую – Джашер застегивал молнию на дождевике.

– Как у тебя получается работать в такую ужасную погоду? – спросила я.

– Так тружусь-то я в помещении. На улице нужно делать только замеры. – Он надел бейсболку. – Все еще читаешь тот дневник?

– Ага. Прости, что уделяю тебе мало внимания. Чтение очень захватывающее.

– Мы прямо как пожилая супружеская пара, – улыбнулся Джашер.

За моей спиной засвистел чайник.

– Кстати, дорогой, – сухо проскрипела я, изображая чопорную немолодую женщину, – не возьмешь ли с собой горячего чая?

Он рассмеялся.

– Тебе стоило стать актрисой. Да, от чая не откажусь. Только если он уже готов, а то я опаздываю. Меня ждут, чтобы сделать заказ, тут, во дворе.

– Сейчас все будет. Стой здесь, я принесу. Две секунды.

Я нашла в буфете высокий алюминиевый термос, ополоснула его горячей водой, забросила в узкое горлышко два чайных пакетика и, выключив конфорку, налила кипяток в термос и себе в чайник.

– Молока добавить?

– Капельку! – отозвался Джашер из прихожей. – Спасибо, Джорджи. Ты просто золото!

Улыбнувшись, я достала из холодильника молоко и плеснула немного Джашеру. Но, повернувшись с пакетом молока в руке, я задела им термос, и тот опрокинулся. Кипяток брызнул мне на правое бедро и тыльную сторону правого запястья. Я взвыла от боли и выронила молоко. Слезы навернулись на глаза – так горела кожа. Я согнулась, стиснув зубы – мое тело, каждой клеточкой моля о пощаде, норовило принять позу эмбриона. Ожог оказался очень сильным.

– Джорджи! – Джашер вбежал в кухню прямо в ботинках, наследив на полу. – Что, черт возьми, случилось?

Я почувствовала его руку на своей пояснице.

– Ты в порядке?

Выпрямившись, я включила холодную воду.

– Обожглась.

Смочив водой кухонное полотенце, приложила его к ноге, а запястье подставила под струю. Кожа охладилась, но жгучая боль осталась. Я зажмурилась.

– Биджизус[29], как же ты меня напугала! Не так уж был нужен мне этот чай. Вот, держи, – открыв буфет, Джашер достал оттуда жестяную баночку с кусочком клейкой ленты на крышке.

Изящным почерком Фейт на ней было написано «Лавандовая мазь». Открутив крышку, он добавил:

– Намажь этим, помогает.

– Спасибо. Ты лучше иди. Прости за чай, – я выдавила из себя несчастную улыбку. – Мазью намажу.

Мне хотелось осмотреть свое бедро, но я не собиралась снимать штаны прямо перед Джашером.

– За чай не переживай. Ты точно в порядке? Может, нужен врач? – его взгляд прыгал между моим лицом и мокрой ногой, а промеж бровей появилась озабоченная складка.

Мое воображение нарисовало образы людей со шприцами и в белых халатах.

– Нет, все не так страшно. Поболит несколько дней и пройдет. Беги.

– Мне не хочется