Рожденная землей - Эбби-Линн Норр

– Джорджи, наверху в библиотеке есть шкаф, полностью забитый альбомами. Просто не верится, что ты не знала об этом. Ты правда никогда их не видела?

Я покачала головой и выпрямилась. В глубине моего сознания возник какой-то зуд – мне очень хотелось немедленно взглянуть на эти рисунки. Слушая Джашера, я все больше приходила в изумление.

– Я наткнулся на эти альбомы в библиотеке спустя несколько лет после того, как Фейт усыновила меня, – продолжал он, тоже выпрямившись и затем опершись о перила спиной. – Обнаружив их, я был очень удивлен и спросил Фейт. Не думал, что кто-то еще видел фейри. Оказывается, она не знала, что все эти рисунки были сделаны с натуры. Фейт полагала, что эту странную коллекцию собрали и хранили представительницы предыдущих поколений – те, у кого были художественные способности. Тогда-то я и сказал ей, что могу видеть фейри. Она поверила, поскольку к тому моменту знала, что я разговариваю с призраками. У твоей тети подходящее имя[23], – усмехнулся Джашер.

Стоя с открытым ртом, я словно приросла к месту.

– Глянь-ка на себя. Похоже, ты ошарашена, – улыбнулся Джашер и придвинулся ко мне совсем близко.

– Да, немножко, – признала я и закрыла рот.

Но на самом деле я была потрясена до глубины души.

– Кажется, я догадываюсь, чем ты будешь сегодня заниматься, – сказал Джашер, проводя кончиками пальцев по моему подбородку и наклонив мое лицо к себе.

Он нежно поцеловал меня в губы, и я ответила на его поцелуй, но мои мысли были заняты тем, что он только что рассказал мне. Джашер опустил руку и отстранился.

– Ты найдешь их в старом белом шкафу со стеклянными дверцами и латунными ручками.

Когда мы сошли с мостика, я зацепилась за выступавший корень дерева, шлепанец слетел, и моя босая нога коснулась травы. В тот же миг я почувствовала, будто из ступни вытянулись корешки и за мгновения проникли глубоко в землю. От такого странного ощущения я резко остановилась, споткнулась и упала. Чувство, что я приросла к земле, исчезло так же быстро, как появилось. Моя нога словно освободилась от соединения с почвой.

– Ноги не держат? – Джашер подхватил меня под руку, помогая подняться.

Я смутилась, покраснела, но тут же рассмеялась, чтобы скрыть свое замешательство. С тревогой осмотрела ступню – вроде бы всё нормально, никакие корни из нее не торчали. Джашер поднял мой шлепанец и протянул мне.

Непонятное происшествие и связанные с ним ощущения напугали меня, но к моменту, когда мы вошли в дом, я убедила себя, что просто-напросто обо что-то споткнулась, а всё остальное – игра воображения.

После обеда, собираясь снова на работу, Джашер спросил:

– А у кого ты заметила этих вселившихся демонов, Джорджи? У кого-то в городе?

Мы были в прихожей – Джашер, сидя на скамейке, шнуровал рабочие ботинки со стальными носками.

– Да. У человека по имени Брендан. Я его встречала еще раньше, в день приезда… – произнесла я, но остановилась на полуслове, увидев реакцию Джашера. – Что случилось?

Он замер над наполовину завязанным ботинком и поднял на меня глаза. Лицо его залила смертельная бледность, хотя при таком загаре это было невозможно.

Я положила руку ему на плечо.

– Ты его знаешь?

– Ага, – ответил он и наклонился, чтобы до конца зашнуровать ботинок, – ага, знаю. – Джашер встал и натянул бейсболку на свои пышные кудри. Однако его лицо оставалось все таким же бледным. – Брендан – мой отец.

С этими словами он вышел из дома. Закрыв руками рот, я безмерно сожалела, что рассказала ему всё, что увидела.

Глава 21

Обстановка в библиотеке Шиханов напоминала об атмосфере далекого прошлого, когда косвенные участники политических дискуссий – читатели многочисленных газет – вынуждены были, поджаривая пяточки у открытого огня, освещать шуршащие страницы керосиновыми лампами и свечами. Заставленные многочисленными томами книжные шкафы возвышались между окнами и по обе стороны от камина, перед которым была расставлена более мелкая мебель, словно из антикварного магазина. Под написанным маслом портретом моих бабушки и дедушки размещался старый стол для игры в снукер[24]. В углу, на старинной деревянной кафедре, лежала огромная пожелтевшая Библия, укрытая внушительным слоем пыли. Стены были украшены разнообразными черно-белыми фотографиями, сухоцветами, газетными вырезками и рисунками в рамках. А над камином висело нарисованное от руки изображение семейного древа Шиханов, которому, вероятно, было примерно века полтора.

Я сразу направилась к указанному Джашером книжному шкафу, открыла его стеклянные дверцы и уставилась на длинный ряд корешков без названий. Томики были разных цветов, размеров и степени ветхости. Я выбрала наугад один, вытащила и раскрыла.

Первое изображение, которое мне попалось, – худенький желтый фейри с прозрачными крылышками. Он сидел, обхватив свое хрупкое тельце руками, и выглядел сонным. Образ был передан замечательно. Явно дело рук Джашера. С каждой страницы выглядывал портрет только что вылупившегося фейри: влажные крылья, сонное личико.

Шум ветра усилился, и от набежавших на солнце туч свет в окнах померк. Я поставила на место этюдник Джашера и снова оглядела весь ряд. С правой стороны книги выглядели старыми – на них были пятна и пыль, корешки потрескались, края их обтрепались. Я взяла том посередине полки.

И, хотя Джашер меня предупреждал о содержимом шкафа, просто обалдела: этот альбом тоже был заполнен портретами фейри, но работы другого художника. На внутренней стороне обложки стояла дата – 1943. Рисунки были сделаны акварелью. Не так мастерски, как у Джашера. Я пролистала до первой страницы в поисках имени автора и нашла: там было коряво выведено Сиракуз Шихан. Сиракуз был моим прадедушкой, умер задолго до моего рождения. Закрыв и поставив книгу на место, я достала другую, более старую.

Осторожно открывая ее, я почувствовала, как обветшали от времени страницы. Альбом был датирован 1928 годом. Здесь тоже была другая манера живописи, и в ней отражался блестящий талант. Я снова взглянула на первую страницу, чтобы узнать имя художника: Майлис Штибарт[25]. Это имя мне не доводилось слышать прежде. Ее рисунки были сделаны одним карандашом, без добавления цвета, но штриховка была столь искусной и мягкой, что, казалось, рассветные лучи рассыпают свет на черты каждого фейри. Вместе с этим этюдником я пересела на диван у камина, положив его себе на колени. Листая страницу за страницей, я поражалась красоте графики. У меня даже мурашки поползли по коже. В отличие от других альбомов, в этом каждый портрет фейри сопровождался именем. Интересно,