Хранитель миров. Книга 1 - Андрей Вячеславович Шевченко

Заинтригованная девочка вновь попыталась «приблизиться» к неизвестному, но неожиданно всё изменилось. Окружающее её тепло только что было океаном спокойствия и вдруг превратилось в бушующий шторм. Тепло изменилось, и вместо него теперь девочку окружали жаркие всплески. А затем среди них появились холодные, как лёд, волны. Огонь и лёд — всё это смешалось в пространстве.

Стасью бросало то в жар, то в холод. С каждой секундой она чувствовала себя всё хуже и хуже, она слабела от этих перепадов, но избежать жарких и ледяных волн не получалось. Просто некуда было деваться в этом странном месте, куда она попала. Стасья попыталась открыть глаза, но… глаз у неё не было. И тела тоже. Была только искра, которую вот-вот или сожжёт невероятный жар, или окончательно погасит лютый холод.

И когда она уже почти перестала быть, вернулся тот… спокойный. Стасья чувствовала, что его ещё корёжит от перепадов жара и льда, что ему плохо от этого — куда хуже, чем ей самой. Но неведомый некто, видимо, сумел взять под контроль противоположные стихии, потому что шторм прекратился, и до девочки теперь долетали только неясные отголоски недавней боли, что он испытывал.

— Глупышка! — его голос был сравним с громом — такой же рокочущий и гулкий. — Не приходи больше, иначе опять попадёшь под приступ!

Стасью вышвырнуло из неведомого пространства, где она непонятно как оказалась, и спустя пару секунд девочка ощутила себя, как и всю жизнь до этого. У неё были руки и ноги, вот только шевелить ими она почти не могла. Снова можно было открыть и закрыть глаза, но только они не желали открываться, оставаясь плотно зажмуренными. И боль в скуле, непонятно отчего появившаяся. Сильные руки подняли её, и голос наставника прогудел над ухом:

— Стасья, девочка, что с тобой? Плохо стало, да? Говорил же тебе, не перенапрягайся. Сильно ушиблась?

Стасья наконец открыла глаза, увидела над собой встревоженного учителя и, вцепившись в его куртку, уткнулась ему в грудь лицом. А потом сквозь еле сдерживаемые рыдания проговорила:

— Учитель, как же так? Как же он терпит?

— Кто? Кто терпит?

— Не знаю, — едва не забилась в накатывающей истерике девочка. — Я не знаю, кто он. Он большой, сильный и очень-очень спокойный. Рядом с ним так было хорошо… пока не пришла боль. Это ему было больно, а мне досталось всего-то немного. Но мне было так плохо, так плохо… То сжигал жар, то морозил лютый холод. А ему было куда хуже — я это чувствовала. Потом он справился с болью и снова стал спокойным. И приказал мне больше не приходить.

— Деточка, да про кого ты говоришь?

— Не знаю я, не знаю! — зарыдала Стасья. — Но мне его так жаль! Почему он испытывает такие муки? Он сам сказал, что у него приступы. Значит, он постоянно болеет. Если бы могла, я бы помогла ему… Но он такой огромный и сильный, по сравнению с ним я — букашка. Что ему моя помощь?

Мужчина осторожно погладил по голове рыдающую девочку, невольно призвав магический свет. Желтоватое облако ласково окутало его и ученицу, и спустя полминуты девочка перестала плакать. Она успокоилась, поплотнее прижалась к груди наставника, закрыла глаза и тихо пробормотала:

— Учитель, а ты мог бы помочь ему? Ведь ты куда сильнее меня.

— Помогу, Стасья, обязательно помогу, — тихо сказал мужчина и недоумённо поднял брови. — Знать бы только, кому ему?

То ли от переживаний, то ли от потери сил девочка так и уснула на руках наставника. Он ещё долго сидел неподвижно — за это время проштрафившиеся ученики-сорванцы уже успели дважды сбегать до колодца и вернуться обратно с полными вёдрами. Они с любопытством глазели на необычную картину: наставник, державший на руках уснувшую Стасью. Такого никогда не было, чтобы грозный и суровый учитель позволял себе хоть малейшую слабость. А тут, смотри-ка, баюкает девчонку, словно родную, и даже кулак им показал, чтобы не шумели. Пацаны, естественно, жест поняли правильно, молча вылили воду и умотали за новой порцией, а уж по пути всласть обсудили странное поведение наставника и Стаськи.

А Герон, держа уснувшую девочку, на самом деле чувствовал себя очень странно. Детей у него никогда не было — во всяком случае тех, о которых он бы знал. Сначала жизнь по военным лагерям Южной армии — беспокойная, полная лишений и опасностей, практически нищая. Ну о какой семье тогда было думать? А потом тот злосчастный визит в Тирогис, драка с высокорожденными подонками, постриг в монахи, монастырь… Понятно, обет безбрачия прилагался. Разумеется, Герон совсем не стремился соблюдать целибат, как, кстати, и подавляющее большинство монастырских братьев, а потому периодически наведывался то к верхнестанигельским вдовушкам, то крутил интрижки с молодыми и разбитными девицами. Если у кого-то из них и появился ребёнок от любвеобильного монаха, то поставить его в известность они не удосужились. А, скорее всего, женщины и девицы грамотно предохранялись — зачем им лишняя головная боль? Всего-то и нужно, что наведаться к знахарке и прикупить травяной настой, предохраняющий от беременности — стоит недорого, зато гарантированно избавляет от зачатия несвоевременного ребёнка.

Так что семьи у Герона не было — в общепринятом смысле. Семью бывшему монаху заменили друзья. Шебутной и жизнерадостный Дилль, пройдоха и выдумщик, и Гунвальд — могучий каршарец, доблестный воин, записной бабник, а при случае и отличный собутыльник. Герон знал: если понадобится — друзья костьми лягут, чтобы ему помочь. И сам был готов ради них на всё. Потом пути Герона и друзей немного разошлись: Дилль продолжал учиться в своей магической Академии, появляясь в Григоте лишь изредка, а Гунвальд, хотя остался жить в столице клана, но виделся с Героном нечасто — то в патрулях пропадал, то жёны владели его вниманием. Герон и не роптал — у каждого своя жизнь. К тому же, его самого внезапно закрутили дела, о которых раньше он и в страшном сне не мог помыслить.

Магия, странная и непонятная магия, которой он, оказывается, владел. А затем и четверо детишек, которых ему пришлось учить тому, что он и сам не понимал. Впрочем, он сам их нашёл и сам взвалил на себя заботу и детях. Хорошо хоть Совет по-прежнему обеспечивал детям жильё и питание — хотя бы это спало с плеч Герона. И как-то незаметно получилось, что он прикипел