И всюду слышен шепот Тьмы - Джой Моен

которую долгое время перебирали в руках, но не Арлетт, ее лицо выражало отчаяние, непонимание, отчего все так, а не иначе. Оливье начал делиться историями о своих родителях: будучи слишком занятыми, они упустили многое в жизни сына.

Моник хотела что-то сказать, подарить друзьям утешение, но знала, что это не поможет, не излечит их сердца от накопившейся боли. Да и что сказать, когда таких проблем с Элайн и Эгоном у нее не было, напротив, родители были безупречными, и она их не заслуживала. Помимо Моник, молчали Эрве и Беньямин, девушка гадала почему, в каком лагере находятся они, может, парни просто не хотели раскрывать карты при всех.

– Похоже, нас не представили ранее, но раз уж ты на моей территории, рада буду познакомиться. Я – Зоэ-Моник.

Девушка с улыбкой протянула парню руку, почувствовав, как напрягся рядом Эрве. Беньямин покусывал щеку изнутри, о чем-то размышляя, но пожал пальцы девушки, задержав их в руках чуть дольше положенного.

– Я знаю, кто ты, ушедшая в темную ночь. Меня зовут Беньямин. Беньямин Де Кольбер, – будто это что-то должно было значить, уточнил парень.

Блуждая взглядом по ехидной ухмылке, появившейся на губах парня так медленно, как луна затмевает солнце, небрежной щетине, игривым искоркам, солнечным зайчикам, прыгающим в глазах, Моник вдруг осознала, кто стоит перед ней.

– Это ты, советчик из тени!

Театрально поклонившись, парень вернулся на место. Поразительно, но Зоэ-Моник только рассмеялась шалости, не держа обиду.

– Ушедшая в темную ночь? – спросил на ухо Эрве Дюшарм, но Моник снова рассмеялась, вспоминая тот вечер, и отделалась фразой «ничего особенного, нелепая случайность», но краем глаза заметила, каким задумчивым и отстраненным стал парень. Арлетт тоже больше не улыбалась, хотя Оливье делился со всеми ними забавным случаем, произошедшим на последней вечеринке, девушка бросила на подругу странный взгляд, расшифровать который Моник не могла. Уж не решила ли Арлетт, что Зоэ-Моник каким-то образом претендует на Беньямина? Испугавшись, что между ними может произойти разлад, Моник дала себе зарок избегать парня, общаясь по необходимости.

– Слушайте, а никто из вас после той вечеринки, ну, когда Анж взорвался, не видел его?

Присутствующие покачали головами, чувствовалось напряженное любопытство.

– Он не ходит в школу, и дом пуст. Родителей у него нет, он, что называется, волк без стаи. Я был пьян, но точно помню, что Флавьен проводил его до дома, а теперь…

Оливье искренне переживал за друга, парень храбрился, но было очевидно, как тяжело давалось ему признание. Леони коснулась его плеча, поглаживая, а Моник вдруг подумалось, могла ли она своими эмоциями довести Анжа до беды.

– Ты уверен, что он не мог к кому-то уехать или вроде того? – уточнила Зоэ-Моник, чувствуя вину и причастность к исчезновению парня.

– Абсолютно. Он мне как брат.

– Стоит обратиться в жандармерию. Люди не должны просто так пропадать.

Выражение лица Оливье Дюбе стало горше самого густого кофе.

– Шла бы речь про людей, я бы не парился, но Анж оборотень, а в Бретани их не жалуют. Многие до сих пор считают, что оборотни – это люди, обреченные превращаться в волков в наказание за грехи, и не слишком-то стараются помочь им. Все дело в старых предрассудках, когда оборотни еще питались человеческой плотью, каннибализм прошлых лет до сих пор наводит на них страх. Ладно, не берите в голову. Давайте лучше сыграем. Угадайте, кто прихватил с собой гитару?!

Дюбе развернулся, вытащил из-за спины потрепанный старый инструмент, похлопал ладонью по корпусу.

– Ну что, Зоэ-Моник, сыграешь нам или вы, голубки, окончательно слиплись?

Парень рассмеялся собственной шутке, а Моник почувствовала, будто проглотила гирю. Новые знания, что открылись ей, вселяли страх, она не хотела навредить друзьям, хоть и была уверена, что находится в прекрасном расположении духа, но рисковать не хотелось. Неуверенно улыбаясь, Зоэ-Моник прокручивала в голове аргументы, которые не покажутся надуманными или глупыми, но Эрве опередил ее.

– Я сыграю, правда, знаю только одну песню, но думаю, никто не будет против.

Раздались рассеянные аплодисменты и свист, поддерживающий парня. Эрве Дюшарм взял гитару, перекинул ремень через шею и минуту настраивался на исполнение.

Я бродил по аллее пустынной,

С сердцем, открытым для новых друзей.

Мне хотелось сказать: «Добрый день!» —

Каждому встречному в этом мире большом.

И вот среди всех оказалась ты,

Я говорил что-то невпопад.

Достаточно было лишь начать,

Чтобы твое сердце завоевать[43],

Друзья подпевали, перемигивались и посмеивались, понимая, почему Эрве выбрал именно эту песню. Не возникало сомнений и у Моник Гобей, ведь после каждой пропетой строчки, парень одаривал девушку нежным взглядом, превращающим ее нутро в растопленный лед. Вечер закончился безупречно, на прощание Эрве поцеловал Моник в лоб, и отпечаток его губ горел на ее коже огнем. Оливье повез Леони домой на своем велосипеде, несмотря на отказ от отношений, подруга выглядела довольной, они явно нравились друг другу, а Арлетт и Беньямина нигде не было видно. Проводив первых уезжающих друзей, Зоэ-Моник заметила, как они болтают о чем-то, стоя возле мотоцикла парня, пока он докуривал сигарету.

Моник чуть не взвизгнула, показывая подруге большие пальцы, когда та усаживалась на мотоцикл Беньямина Де Кольбера, крепко обвивая его торс руками. Арлетт Пинар, казалось, пребывала в счастливом обмороке, едва выдавив улыбку для подруги, но Моник явно ощутила, как между ними вновь воцарился мир.

Спустя полчаса Элайн отправила Моник отнести свежей воды лошади и проверить, закрыты ли двери. Вешая крюк на ворота калитки, девушка всмотрелась в заросли кукурузы, все было тихо и спокойно, она улыбнулась сама себе, предаваясь грезам о сегодняшнем вечере и песне, которую спел для нее Эрве, когда услышала над ухом громкое воронье карканье. Зоэ-Моник Гобей всмотрелась в гарцующую на ветке каштанового дерева большую ворону, не понимая, чего она хочет и как оказалась здесь.

– Ты не можешь быть им. После стольких лет не можешь.

Воспоминание о спасшей ее вороне в месте, где оживали кошмары, прошило сознание так сильно, что сперло дыхание. Если бы это был он, то появление вороны в яви могло означать последующие неприятности. Мысли о мальчике не оставляли и по прошествии долгих лет, Моник хотела знать, кем он был, так же сильно, как боялась этого. Птица не унималась, прыгая на ветке, разевая массивный черный клюв с розовым языком, оглушая криком.

– Я не понимаю! Улетай домой, дурная птица!

Моник шикнула на ворону, делая вид, что не замечает странного поведения дикой птицы. Как только девушка вошла в дом, птица угомонилась,