Эффект Эха - Павел Александрович Шушканов

медный гвоздь. Точнее, по этому адресу. Да, у того продавца с ником «Awkanana». Думаю, что это очень тонкое послание для меня не лезть в это дело – с языка бамана это переводится примерно так, насколько я помню.

– Ты знаешь этот язык? – я удивленно подняла брови.

– Конечно нет. Во времена, когда я родился, бамбара говорили на французском. Кстати, я один из немногих в классе, кого по велению маман запихнули в группу французского языка. Бамана мне известен по другим каналам, – он с усмешкой показал переводчик в телефоне. – И там в той квартире для меня была еще куча подсказок о том, чтобы я держался подальше от Эхо и ваших с ним отношений. Только воспитанность не позволила мне оставить короткий ответ на это.

Я засмеялась.

– Вокруг вообще происходит много странного, – Малик задумчиво смотрел мимо меня, а потом схватил меню со стола и стал тыкать в него пальцем. – Или я сумасшедший, или у всех шрифтов в городе один дизайнер – большой любитель готики. Ты видишь? Даже здесь все буквы Т похожи на крестики. Может ты объяснишь мне, что это значит?

Я пожала плечами.

– А ты как думал? Вы помешали мне справиться с заданием, я не ликвидировала разрыв и все вокруг понемногу стало меняться. Или ты думал, что сейчас изо всех подворотен полезут монстры с тысячей зубов и лап? Это не так работает. Мир слегка меняется, и эти изменения разбегаются как круги на воде. Понемногу меняется письменность. Но письменность – это форма речи, речь меняет сознание, а сознание – реальность. Это, кстати, не я сказала – Кирик на одной из лекций. Так что нам повезло, что на этот раз обошлось и изменения не значительны?

– Не значительны?! – выкрикнул он и тут же заткнулся, прижав ладонь к губам. Любопытные за соседним столиком бросили на нас взгляд и тут же потеряли всякий интерес. – Незначительные? Я не могу жить в городе, где каждый текст напоминает средневековую Прагу. Это меня раздражает и пугает. Я хочу, чтобы все было как раньше! Подожди! – Малик внезапно схватил меня за запястье. – Ампула! Где ты ее достала? Мы можем покопать там. Мы может заставить этого засранца Эхо все вернуть как было.

Я долила в рюмки остатки рома и теперь медленно дожевывала последний гренок.

– Ты имеешь в виду ту ампулу, которая должна была исправить разрыв, если бы ты не спелся с моим идиотом мужем и все не испортил?

Он вздохнул.

– Да, все так. Не остри! И я приношу тебе извинения, простые и искренние. Особенно за то, что не имел достаточно ума поверить тебе сразу. Если хочешь знать, я спалил тот дом дотла.

– Вряд ли это помогло. Но продолжай, я слушаю. И, кстати, извинения приняты.

– То место, где ты нашла ампулу…

– Заброшенная клиника в одном райцентре недалеко от города. Когда-то там была старая усадьба, потом одно крыло отвели под госпиталь, а позже под поликлинику. Ее закрыли в девяностых и теперь оба крыла снова похожи друг на друга: щербатые, исписанные закорючками местных «детройтских банд» и сверкающие в солнечные дни россыпью самоцветов – битых бутылок. Прекрасное место. Охраняется ленивым участковым, бродячими собаками и кучей ржавых игл и гвоздей на полу.

Малик задумался. Затем сдвинул грязную посуду на край стола и взял меня за руки. Тепло – его ладони широкие и горячие как грелки.

– Мы должны туда отправиться. И тогда мы или попадем в ловушку, как я вчера, либо обнаружим следы Эхо и выясним что происходит. Что думаешь по этому поводу?

Я положила голову на сгиб локтя.

– Возьми мне салат. Любой.

Мы твердо договорились отправиться туда в ближайшее время, пока ситуация с разрывом реальности не стала совсем критической. Но Малик почему-то решил, что два холодных эля – отличная идея, и наша разведка боем автоматически перекочевала на раннее утро. Я не была уверена, что сяду за руль, но энергично кивала. Как мы оказались в такси, я помнила плохо, но продолжала кивать. На выезде из города, где подсвеченный красными огнями горел огромный крест, я наконец поняла куда мы едем. Не зря же Малик так настоятельно выпытывал адрес.

– Это не дорога домой, – сказала я.

– В какой-то степени именно она. Мы вернем все как было и как можно скорее. Сверните у памятника – так короче, – последнее он таксисту, флегматично поглядывающему на навигатор.

Звучало логично, пока внутри растворялся ром. Не самое приятное и безопасное место, но в конце концов, в прошлый раз я была там одна с фонариком и монтировкой, против всех неприятностей. На этот раз со мной Малик и тот шлейф надежности и доверия, который он распространяет вокруг себя. Запах рома он, наверное, тоже распространял, но я его не чувствовал. Зато чувствовал водитель и начинал беспокоиться за меня. Все-таки со стороны было понятно, что нетрезвый мужчина с сумасшедшим взглядом везет такую же нетрезвую девушку в самую глушь.

– Мы женаты, – успокоила я. – И у нас странный медовый месяц.

– Это точно, – усмехнулся водитель.

Была у меня гарантия и посерьезнее – я успела предупредить Оксану куда и зачем возможно мы отправляемся, на случай если вдруг мой телефон будет молчать.

Машина плавно катила по дороге, свернув с шоссе на юг, но за рулем была не я, а оттого делалось тревожно. Мой «лягушонок», пусть и неживой, всегда гарантировал мне что все будет хорошо. К тому же в его маленьком багажнике всегда было все необходимое от маленького ломика до запасных батареек к фонарю. На мгновение я вдруг поняла, насколько глупой была идея ехать туда среди ночи, но мысль эта ускользнула в спутанный клубок других и утонула в их потоке.

***

Город был старше областного центра. На целых три столетия. Да что там, он был мегаполисом при древних князьях, когда на месте теперешнего большого города рыскали волки и жались друг к другу затерянные в лесах села. В нем что-то сохранилось с тех времен. Средневековый налет – высокие крыши-боннеты на обшарпанных зданиях и кривые узкие улочки, в которых вряд ли разъехаться двум машинам. Город встретил тусклой желтизной фонарей и пустотой площадей и парков, в которых тревожными фигурами застыли гранитные памятники.

Но город отпустил так же легко своих случайных гостей, тряхнув на прощание на кочках там, где кончалась дорога. На нас смотрели желтоватые в свете фонарей стены старой церкви с низкой оградой, а впереди плотной, обступающей город стеной шевелился лес. До старой усадьбы