Погоня за судьбой. Часть III - Dee Wild

ухмыльнулся и посмотрел мне в глаза. — Ты всегда всё делаешь наоборот. Помню тебя ещё девчонкой — вечно хмурую и недовольную. Тебе слово скажи — сразу изойдёшь злобным сарказмом. А теперь, поди ж ты, рассказываешь мне о вере в человечество, о горизонтах каких-то… Это из вредности, да? Потому, что тебе просто не хочется со мной соглашаться?

— Не будь я собой, если соглашусь с твоим скепсисом, — усмехнулась я. — Даже если внутренне его разделяю.

— Знаешь, в чём главная ошибка людей? Те грабли, на которых они скачут не переставая.

— В чём?

— Не в том, что люди придумали себе бога. Это неплохо, а иногда даже хорошо. — Он прищурился и тихонько постучал блистером по столешнице. — Беда в том, что они возомнили себе, будто стоят у него на пороге. Что стоит только протянуть руку и постучать в дверь — как их тут же впустит всемогущий бог, признает равными и даст порулить Вселенной.

Я молчала, переваривая услышанное, а наставник продолжал.

— Именно поэтому мы, людишки, не ценим того, что у нас есть. Мы это всё считаем каким-то досадным мусором. В лучшем случае — расходным материалом, который поможет нам взломать жилище бога и с ногами взобраться на его трон. И окружающих нас людей мы считаем помехой, а то и врагами, потому что трон только один, и вдвоём на него не влезть, а желающих на нём посидеть легион.

Воцарилась тишина, нарушаемая какими-то отдалёнными звуками — постукиваниями, шорохом. Эмиль и Оливер вместе с Василием затерялись где-то в комплексе. Катрин Адлер после нашей первой встречи тоже не попадалась мне на глаза.

Я вдруг подумала о Софи — как она там? Что сейчас чувствует? Что делает? В безопасности ли она? Я точно знала — она совсем не такой человек, о которых говорил Рамон Гальярдо. Ей, как, впрочем, и всем тем, кто меня сейчас окружал, совсем не чуждо сострадание, милосердие, доброта. Я не могла принять слова наставника — они казались мне плодом какого-то внутреннего, глубоко сокрытого отчаяния.

— Я не могу с тобой согласиться, — тихо сказала я. — Как минимум, все люди разные.

— Да, Лиза, разные, — кивнул он. — Но наверх, к рулевым механизмам человечества, всплывают именно такие. Самые цепкие, самые жадные и ушлые, готовые поедать себе подобных… Слушай, я пойду прилягу, что-то мне совсем нехорошо. А ты можешь побродить, здесь внутри безопасно. Только не открывай гермодвери.

— Хорошо, отдыхай, Рамон. Утром увидимся.

— Спокойной ночи.

Мой друг тяжело поднялся и ушёл, а я решила прогуляться по коридорам. Под самой крышей петляющего перехода темнели прямоугольники небольших смотровых окошек. Снаружи царила кромешная тьма — лишь по крыше стального туннеля иногда пробегал то ли ветерок, несущий ворохи песка, то ли чьи-то быстрые когтистые лапы…

Выбравшись из очередного коридора под свод гигантского купола, я встала, как вкопанная. Я не верила своим глазам, я стояла и тёрла их ладонями — передо мной развернулась огромная оранжерея, искрящаяся зеленью. Под самым сводом на многометровой высоте раскинулись верхушки высоких пальм; по сторонам от выложенной каменными плитами дорожки распушились диковинные бирюзовые кусты; густые пучки салатовой травы торчали из коричневой земли. Буйство красок даже сейчас, ночью, в тусклом свете галогенных ламп, ослепило меня после однотонных серо-чёрно-коричневых с вкраплениями красного пейзажей.

Стоя на каменной тропинке, извилисто уходящей куда-то в заросли, я разглядывала этот сад под зеркальным стеклом посреди безжизненных пустошей, а снаружи, по поверхности купола на фоне чёрного ночного неба ползали полдюжины гигантских силуэтов, постукивая по стеклу мощными шипастыми лапами. Крепкое многоногое тело добрых полутора метров в длину обрамляли четыре острых крыла, что придавало чёрным силуэтам сходство со стрекозами. Фасеточные глаза зловеще зыркали прямо на меня — словно они видели меня сквозь зеркальное стекло. Чудовища появлялись и исчезали, а на их место с едва различимым стрёкотом усаживались другие. Это была их земля, и они были здесь полноправными хозяевами…

Из глубины оранжереи навстречу мне вышел молодой мужчина азиатской наружности и улыбнулся. Он был совершенно бледен, чёрные аккуратные волосы с пробором были зачёсаны по сторонам.

— Эти существа не смогут сюда пробиться, — сказал он. — Стекло бронированное и многослойное.

Я в некотором оцепенении уставилась на его лицо — вместо одного глаза на нём чернел окуляр оптического визора.

— Как вам удалось вырастить такой чудесный сад в пустыне?! — спросила я, обводя помещение взглядом. — Ему же наверняка нужна уйма воды! Где вы её берёте?

— О, по правде говоря, они практически не потребляют воду, — с гордостью сказал мужчина. — Это часть нашего эксперимента, притом почти полностью успешная… Если не считать того факта, что растения больше не цветут, и, как следствие, не размножаются. Однако, они живут буквально на считанных каплях воды и вполне здоровы… — он спохватился. — Простите, я забыл представиться… Шен Сяодан, лаборант. Новые люди тут редкость… Были до последних дней. А вы…

— Лиза, консультант. — Я протянула руку.

— Кого консультируете? — вежливо спросил он, деликатно пожимая биотитановую ладонь.

— Половины из них уже нет в живых, а что с другой половиной — неизвестно. Так что я уже и сама не знаю, консультирую ли кого-то…

Он замялся на секунду, но его лицо тут же посветлело.

— Вы, я вижу, тоже придерживаетесь философии трансгуманизма? Как приятно видеть родственную душу…

— Простите, не совсем понимаю, о чём вы.

— Вы заменили руки на механические, — указал он на мои руки.

— Это вынужденная мера, — сообщила я, машинально взглянув на его визор, кожу вокруг которого пронизывали симметричные линии — механический глаз был похож на чёрное солнце с расходящимися вокруг лучами. — А вы, значит, мех с убеждениями?

— Можно сказать и так, — кивнул он. — Однажды я устал от своих слабостей… Врождённая дальнозоркость, амблиопия на один глаз, слабый желудок, плохой иммунитет… Я решил положить слабостям конец, и теперь я могу видеть с увеличением в шестьдесят четыре раза, глотать камни — образно, конечно, — и купаться в ледяной воде. Я верю, что устранение недостатков хрупкого тела с помощью достижений науки и техники — это движение вперёд. Индивидуальная эволюция, если угодно.

— Знавала я одного трансгуманиста, от которого остался только мозг в кастрюле. — Я задумчиво смотрела поверх Сяодана на верхушки пальм. — Может быть, такой образ жизни кому-то по душе, да я и сама иногда задумываюсь, не оставить ли в прошлом это бренное тело…

Шен вежливо кивнул и склонил голову набок.

— Но разве это жизнь? — продолжала я. — Если нельзя попробовать на вкус новое блюдо, почесаться, зевнуть, заняться сексом, наконец… Да просто поваляться на диване с температурой и компрессом на