Кремлевский кудесник - lanpirot

— Да… — неожиданно добавил Дынников. — На самом начальном этапе мы использовали наработки наших коллег начала пятидесятых годов по схожей тематике, которые ты случайно обнаружил в архиве…

— В каком архиве? Что за разработки? — вскинулся я, проглотив остатки последнего бутерброда.

Дынников замялся, вновь потер переносицу (я заметил, что он всегда так делает, когда нервничает), избегая моего взгляда.

— Ну, в том самом… Архив КГБ. Папка из спецхрана… — Он судорожно сглотнул. — «Совершенно секретно» и «Хранить вечно». Там были материалы еще времен Спецотдела при ВЧК-ОГПУ-НКВД. Наши предшественники тоже пытались в своё время создать устройство для съёма информации с мозга… Чтобы допрашивать даже мёртвых, понимаешь?

— Кажется, понимаю… — качнул я головой.

— Но у них ничего не вышло, — для чего-то перешёл на шёпот Лёва, — слишком грубые и грязные методы, слишком мощные электрические разряды. Они просто выжигали нейронные связи, оставляя после себя пепел. Но их теоретические наработки попытались использовать позже: в конце сороковых — начале пятидесятых. А вот уже те выкладки по синхронизации биомагнитных полей мозга… они были весьма интересны.

— И чем же? — поинтересовался я.

— Мы взяли за основу черновые выкладки некоего доцента Разуваева, выдвинувшего в 1952-ом году теорию об электромагнитном «отпечатке» личности. Его опыты доказывали, что сознание не угасает мгновенно, а еще несколько часов существует как автономный сгусток энергии и информации, которую можно извлечь из мертвого тела. Но вскоре его работы были прекращены, а самого доцента объявили душевнобольным и закрыли на Канатчиковой даче[1].

[1] Психиатрическая клиническая больница № 1 имени Н. А. Алексеева (Алексеевская больница, с 1922 по 1994 — имени П. П. Кащенко; также известна в простонародье как Кащенко, Канатчикова дача) — психиатрическая клиника в Москве, расположенная по адресу Загородное шоссе, д. 2.

Глава 13

В этот момент дверь в лабораторию с лёгким скрипом распахнулась, и на пороге возник Михаил Трофимов. Еще один младший научный сотрудник нашей лаборатории и мой прямой подчинённый, сиял, как начищенная медная монетка. Его всегда розовые щеки пылали на щедро усеянном веснушками лице, а рыжие волосы под матерчатой кепкой, сдвинутой на затылок, были растрёпаны и торчали во все стороны. В руках он сжимал пачку каких-то явно иностранных журналов.

— Всем большой пионерский привет! — радостно выпалил он, вешая кепку на гвоздик и подсаживаясь к столу. — А вы тут уже и чаи погонять успели? — удивился он, увидев пустые стаканы и тарелочку с крошками.

— Ваша лошадь тихо ходит, — криво усмехнулся Лёва. — Но колбаса с хлебом еще осталась. Кстати, не догадался по дороге за свежим хлебом в булочную зайти? — озадачил он напарника.

— Да на вахте сегодня Кузьмич, — со вздохом ответил Мишка, — сами знаете, что он по этому поводу скажет…

— Не положено! — хохотнув, произнёс Лёва, очень точно спародировав сурового вахтёра. — Если надо, я попозже в буфет сгоняю за свежей выпечкой. Там такие шикарные крендели с сахаром за семь копеек продают — пальчики оближешь!

— А это чего у тебя? — ткнув пальцем в стопку иностранных журналов, спросил Дынников, глаза которого алчно блеснули.

— А это? У смежников-медэкспертов выцыганил! Всего на несколько дней дали. Тут как раз статья британцев по когнитивным нарушениям вышла… — И он начал было листать один из журналов, чтобы похвалиться своей «добычей».

Но Дынников резко вспомнив о моих неприятностях, которые могли всем выйти боком, перебил его:

— Миша, не до журналов сейчас… У нас серьёзные проблемы.

Михаил замер с распахнутым журналом в руках, его жизнерадостное румяное лицо слегка побледнело, словно он резко ощутил напряжённую атмосферу.

— Что случилось, Лева? С оборудованием что-то? Так мы починим, не переживайте, друзья…

— Хуже, Миша. С Родионом… — Дынников мотнул головой в мою сторону. — Константиновичем… беда. Вчерашний опыт… Он… В общем, негативно повлиял на память нашего с тобой руководителя… Как мы не досмотрели? — голос Дынникова стал тихим и виноватым. — Миш, Родион память потерял. Практически полностью. Он даже свою прошлую жизнь не помнит! — Ошарашил Лёва своего напарника.

— Как… потерял? — Трофимов едва не выпустил из рук журналы. От его розовых щёк отлила кровь, и они постепенно стали белыми, как бумага. Он смотрел то на меня, то на Лёву, а радостный блеск в его глазах угас, сменившись настоящим шоком.

— Так, — глухо произнёс Лев. — Хоть мы и думали, что минимизировали все риски, всё оказалось совершенно не так! И еще вчера…

Дынников быстро поведал нашему младшему товарищу о моём вчерашнем недуге. И о стремительном подъёме температуры, и о том, как я чуть не помер, и о том, как он меня героически спасал.

— Всё так и было, Миш, — подтвердил я слова Дынникова. — Только ты не вздумай кому-нибудь рассказать! — тут же предупредил я. — Закроют к чертям нашу экспериментальную лабораторию. Но мы же этого не хотим, не правда ли, друзья?

Михаил молча слушал, и его лицо постепенно приобретало осмысленное и сосредоточенное выражение. Весельчак и балагур куда-то мгновенно испарились, уступив место учёному, столкнувшемуся с уникальным феноменом. Его реакция на эту ошеломляющую новость была очень похожа на реакцию Дынникова.

Хорошую команду Родион Гордеев себе подобрал. Пусть из молодых, да ранних, но в головах у них явно что-то имелось. Трофимов аккуратно пристроил журналы на край стола, подальше от липких чайных пятен и крошек, будто боялся из замарать или еще как-нибудь испортить.

— Меня смежники сожрут, если с ними что-то случится, — заметив мой взгляд, не разочаровал меня Миша. — Потом и вовсе ничего у них не выпросишь. А тут передовые статьи по нейрофизилогии… А с памятью что? — протянул он наконец, глядя на меня уже не с жалостью, а со жгучим профессиональным интересом. — Полная ретроградная амнезия? Или частичная потеря памяти? — зачастил он с вопросами. — А свежие события хорошо запоминаются?

— Вроде да, — ответил за меня Лёва, я же старался пока не отсвечивать — молчал, смотрел, изучал подчинённых Гордеева (теперь уже моих). — А вот всё, что вчера до опыта — тёмный лес. Ты представляешь, Мишка, наш шеф даже свою супругу бывшую и сына вспомнить не смог.

Трофимов кивнул, его пальцы бессознательно забарабанили по глянцевой обложке журнала.