Воронцов. Перезагрузка. Книга 4 - Ник Тарасов

— Вот и славно, — кивнул я.

Посмотрев ещё, сколько уже скопилось белой глины, я тщательно обошёл кучи сложенного сырья, поворошил верхний слой тростинкой, оценивая качество. Глина была отменная — жирная, пластичная, почти без примесей. Такую только в дело пускать. Прикинул, что на пару месяцев обработки должно хватить, кивнул сам себе, довольный результатами. Работники, заметив мой интерес, приостановили работу, ожидая указаний.

— Продолжайте в том же духе, — сказал я, махнув рукой. — Глина хорошая, чистая. Только складывайте её под навесом — дождь обещается, не хотелось бы, чтобы размокла.

Мужики кивнули и вернулись к работе, а я перешёл к следующему участку, где Петька организовал обработку металла. Тут дело шло ещё бойчее — Петька оказался мастером своего дела. Руки у него были словно из чистого золота — что ни возьмёт, всё получается. Вот и сейчас он стоял у наковальни, ловко орудуя молотом, и выковывал какую-то деталь. Вокруг него суетились помощники — кто мехи раздувал, кто уголь подбрасывал, кто заготовки подавал.

Петька, завидев меня, отложил молот и вытер пот со лба тыльной стороной ладони, оставив на коже чёрную полосу от сажи.

— Здравствуйте, Егор Андреевич, — поприветствовал он меня, слегка склонив голову. — Как оцените нашу работу?

Я осмотрел аккуратно сложенные изделия — гвозди, скобы, петли для дверей, какие-то инструменты. Всё было сделано добротно, на совесть.

— Молодец, Петька, — похвалил я, поднимая одну из подков и проверяя её на прочность. — Дело у тебя спорится. А металла сколько уже переработали?

— Да порядочно уже, Егор Андреевич, — ответил он с гордостью. — Глины этой белой много через нас прошло, вот и металла много получили. Хватит и на гвозди для новых домов, и на инструмент, и ещё останется.

Я кивнул, довольный услышанным. Моя идея использовать глину для извлечения металла оказалась удачной.

— Продолжай, Петька, — сказал я, хлопнув его по плечу. — Дело важное делаешь. А что с теми крючками, что я просил? Для дверей в новые дома.

— Да вот они, Егор Андреевич, — Петька указал на аккуратный ряд крючков разного размера. — Как вы велели, с загибом особым, чтоб покрепче держали.

Я осмотрел крючки и остался доволен. Петька и впрямь был мастером — каждая вещь выходила из его рук как произведение искусства.

— Хорошо, — кивнул я. — А теперь займись-ка ты вот чем: нужны нам петли для окон в новых домах. Чтоб открывались окна, как я показывал. И задвижки к ним же.

— Сделаем, Егор Андреевич, — уверенно кивнул Петька.

Закончив с делами на лесопилке, я направился обратно в Уваровку. День выдался жаркий, и пот стекал по спине, рубаха липла к телу. Хотелось поскорее добраться до дома, умыться холодной водой из колодца и переодеться в чистое.

По дороге встретил Степана — тот как раз нёс охапку дров.

— Степан! — окликнул я его. — Постой-ка.

Он остановился, сложил дрова на землю и выпрямился, отряхивая руки.

— Слушаю, Егор Андреевич, — сказал он, поклонившись.

— На вечер закопти рыбы, — распорядился я. — Много. Митяй с ребятами наловили достаточно.

— Да, принесли уже две корзины, — кивнул Степан. — Хороший улов, давно такого не было. Говорят, хорошие крючки.

— Вот и славно, — улыбнулся я. — Тогда сделай ещё одну коптилку. Две есть, но на трёх удобнее, чтобы сразу на всех хватило. Праздник у нас сегодня — обоз пришёл, новости хорошие.

— Сделаем, Егор Андреевич, — кивнул Степан. — Я уже Митяя послал за прутьями, сейчас как раз займёмся.

Я кивнул и пошёл к дому, размышляя о том, чем там моя Машенька занимается.

Подойдя к дому, я услышал звон посуды и негромкое пение — Машенька готовила обед. Я тихонько вошёл, стараясь не скрипеть половицами, и на цыпочках подкрался к жене, которая стояла у печи, помешивая что-то в котелке.

Обнял её сзади, поцеловал в шею, вдыхая родной запах. Машенька вздрогнула от неожиданности, но тут же расслабилась, узнав мои руки.

— Напугал, Егорушка, — пробормотала она, не оборачиваясь, но я чувствовал, как она улыбается. — Не видела, как ты вошёл.

— А я специально тихо, — шепнул я ей на ухо, не разжимая объятий. — Хотел тебя удивить.

Она повернулась в моих руках, и я увидел её лицо — раскрасневшееся от жара печи, с выбившимися из-под платка прядями волос. Глаза её сияли, а на губах играла лёгкая улыбка.

— Машенька, — сказал я, глядя ей в глаза, — когда приедут две новые семьи, присмотрись к ним. Нужно подобрать нам работницу в дом.

Улыбка на её лице померкла, и она отстранилась, глядя на меня с недоумением.

— Зачем это, Егорушка? — спросила она, нахмурившись. — Тебе не нравится, как я готовлю? Или непорядок у нас дома?

Я понял, что задел её за живое. Машенька была гордой, и мысль о том, что она не справляется с хозяйством, явно её обидела.

— Всё у нас хорошо, Машенька, — поспешил я успокоить её, снова притягивая к себе. — Да только ты уже и не крестьянка, и не дочь купеческая, а боярыня. Поэтому не по статусу тебе самой всё делать. Понимаю, что непривычно, но так нужно.

Она смотрела на меня несколько секунд, словно пытаясь понять, не шучу ли я. Потом вздохнула, повернулась ко мне, обняла крепко-крепко и сказала:

— Хорошо, Егорушка. Я сама к этому всё никак не привыкну.

Её голос звучал немного грустно, и я понял, что ей действительно трудно принять свой новый статус. Всю жизнь она была дочерью купца — пусть и зажиточного, но всё же не боярина. А теперь, сама стала боярыней, да еще и выйдя за меня замуж, она в одночасье стала хозяйкой большого поместья. И это требовало перестройки всего её мировоззрения.

— Вот потихоньку и привыкай, солнышко моё, — сказал я ласково, поглаживая её по волосам. — Тебе теперь другие дела предстоят — не у печи стоять, а хозяйством управлять, распоряжения давать, за порядком следить.

— Егорушка, а почему именно из приезжих? — спросила она, подняв на меня глаза.

Я задумался, подбирая слова. Мне нужно было объяснить ей так, чтобы не обидеть, но и чтобы она поняла мою логику.

— Понимаешь, Машенька, деревенские-то привыкли уже к тебе, что ты дочь купеческая, — начал я осторожно. — Они тебя знают.