Тай-Пен - Дмитрий Шимохин

Я оглядел этих обветренных, разномастно одетых людей, их простые лица, осознавая, что за этой их внешней суровостью прячется каждодневный опыт отчаянной борьбы за выживание.

— Елизар Фомич, — тихо, но так, чтобы он услышал, сказал я, — как отобьем прииск, я помогу. Закупим сукно на мундиры, сапоги, коней. И мукой обеспечу — настоящей, не гнилой!

Атаман посмотрел на меня долгим, пристальным взглядом, как будто безмолвно вопрошал «А не шутки ли ты со мной шуткуешь, промышленник?», потом коротко кивнул. Такое решение казалось нам обоим простым и естественным: если у тебя есть деньги, а у того, кто тебя защищает, их нет — надо с ним поделиться.

Долгий и длинный переход по тайге прошел без приключений. Заночевав в нескольких верстах от прииска, мы наутро были готовы реализовать наш план.

Мы с Елизаром Фомичом в последний раз склонились над картой, уточняя детали, и тут вдруг раздался тревожный крик. Подняв головы, мы с атаманом увидели, что перед нами стоял запыхавшийся, бледный казак-дозорный.

— Елизар Фомич! — выкрикнул он. — На прииске зарево и стрельба!

Мы резво бросились к краю поляны, на которой устроили бивуак. Действительно, на западе, за черной стеной тайги, небо дрожало от неровного оранжево-красного сияния, словно там разгорался гигантский костер. Вслед за этим издалека донесся глухой, частый треск ружейных выстрелов.

Сомнений не было: пленные — китайцы-тайпины или нанайцы, а может, и те и другие — не стали ждать. И пороховая бочка взорвалась сама по себе.

Атаман повернулся ко мне, его суровое лицо застыло.

— Ну что, промышленник, — без упрека, просто констатируя свершившийся факт, сказал он, — не по нашим планам пошло дело!

Глава 14

Глава 14

Вторая заповедь воинского искусства гласит: если план пошел через жопу, не паникуй и не подавай вида. Подчиненные должны считать, что все так и задумано. Мудрость этого правила я проверил на двух войнах и отходить от нее не собирался.

И теперь, глянув на рваное, оранжево-красное зарево на западе, я рявкнул:

— Атаман, а когда на войне все идет как задумано? Хватит думать — бить врага надо!

Елизар Фомич перевел взгляд с меня на пульсирующее зарево. В его глазах вспыхнул азартный, хищный огонь. Опытный казак понял: стихийное восстание рабов — подарок судьбы. Шанс ударить, пока враг растерян и занят тушением пожара. Ждать до рассвета — значит, дать хунхузам время навести порядок.

— Верно! — рыкнул он, перекрывая оживленный гомон казаков. — Нечисть сама себя жжет — мы ей поможем! За мной, казачки! Ура-а-а!

Десятки глоток подхватили клич. Атаман, выхватив шашку, первым рванул вперед, и его разномастное «унтовое войско», забыв про усталость, хлынуло за ним лавиной — прямо на свет пожара. Пора было и нам идти в бой!

— Наш фланг — овраг! — крикнул я своим. — Как договаривались! В тыл им! Живо!

И мы поспешили пойти в обход. Лобовая атака казаков — идеальный отвлекающий маневр. Пока они тянут на себя основные силы бандитов, мы должны ударить тихо, точно и смертельно. Я повел отряд к заросшему буреломом оврагу — вчера он казался мелочью, сегодня был ключом к победе.

Спуск и подъем стали первым испытанием: грязь чавкала, ветви цепляли одежду, сердце билось в горле. Выйдя на задворках прииска, мы замерли, пораженные открывшимся нам видом.

Перед нами раскинулся форменный ад, подсвеченный оранжевым пламенем. Фанза Тулишэня горела, как гигантский погребальный костер. Огненные языки вырывали из тьмы мечущиеся фигуры, лужи крови, стены бараков. Происходящее вокруг напоминало бурлящий, кровавый котел. Часть хунхузов, человек пять-десять, в панике таскали воду — значит, в фанзе было что-то ценное. Другие палили по бойницам бараков, откуда отвечали редкими выстрелами. Из одного барака вырвались вооруженные кирками и лопатами нанайцы во главе с Аодяном — и закипела короткая, жестокая резня.

Тут со стороны сопок донесся рев — это в бой вступили казаки! С гиканьем они ворвались в лагерь, добавляя хаоса. Я заметил, как десяток хунхузов отошли в проулок между двумя бараками. Пытаясь укрыться за импровизированной баррикадой из нескольких высоких китайских возов.

Медлить было нельзя.

— Александр Васильевич! — крикнул я Мышляеву. — Справа твои! Тит, Сафар — за мной! Огонь!

И мы врезались в тыл противника. Двое краснобородых[1] упали, скошенные пулями моих бойцов. Я вскинул «Лефоше» и начал палить, направляя ствол на вражеские силуэты. Грохот, отдача, запах пороха, вспышки выстрелов и перекошенные лица — все слилось в единый поток.

Сафар и Тит поддержали меня выстрелами из ружей, а после, откинув их, вытянули револьверы.

Левицкий держался рядом со мной. Он методично стрелял из «Адамса», который я ему подарил, привезя из Петербурга, прикрывая мне спину. Я заметил, что он прижимал руку к плечу, а из-под пальцев текла темная струйка крови, но корнет продолжал стрелять как ни в чем не бывало.

Щелк! Револьвер пуст, и я не успел вытянуть из кобуры второй. Из-за угла выскочил хунхуз с мечом-дао. Удар по стволу высек искры, рука онемела. Я ударил его ногой в колено, затем рукоятью револьвера в висок. Он рухнул мешком.

Бой начал затихать. Хунхузы дрогнули: ярость сменилась паникой. Одни бросали оружие, другие поднимали руки.

И тут я увидел, как молодой казак с горящими глазами и окровавленной шашкой занес ее над одним из моих тайпинов. Черт! Они не различают их: для казака тайпин был просто «еще один китаеза».

— Стой! Свои! — заорал я, бросаясь наперерез.

Казак замер с занесенным клинком, растерянно переводя взгляд то на меня, то на свою жертву. Я же, перекрывая гул боя, лихорадочно искал в хаосе приземистую, крепкую фигуру атамана.

Елизар Фомич был в центре — с дымящейся шашкой, борода спутана, лицо закопчено.

— Фомич, приказ дай! — крикнул я, перекрывая стоны и победные вопли. — Не рубить всех подряд! В рванье, босые — наши, они помогли! Бандиты — они поголовно в синих куртках!

Атаман метнул на меня быстрый, тяжелый взгляд, потом — на трупы и прижавшихся к баракам оборванцев. В глазах его мелькнуло было сомнение, но здравый смысл взял верх.

— Отставить рубку! — рявкнул он так, что заложило уши. — Федька, твой десяток — в погоню! Остальным — пленных вязать!

В бою слово атамана — закон, и самые резвые казаки с гиканьем рванули в тайгу за ускользающими хунхузами. Остальные, остывая от угара схватки, начали сгонять уцелевших бандитов, выбивая оружие