Меч Константина - Наталья Иртенина

— Что ты кричишь, я еще даже не начал, — успокаивал его Паша. — А может, ты хочешь рассказать, кто вам заказал церкви взрывать? Давай послушаем.

И парень заговорил. Взахлеб, путая русские слова и косясь на остывающие кусачки в руках Малыша.

— Ну вот видишь, как все просто, — сказал Паша, когда парень умолк, и повернулся к Святополку. — Командир, я что-то не очень понял, про какой фонд он талдычит.

— Ты хочешь, чтоб он полностью выговорил тебе название? Он его сам, наверно, толком не знает.

— Эта фонд, — твердил пленный, — гражданский култур. Они платят. Ест дэнги — работай, нет дэнги — нет работай.

— Ты их сам видел?

— Видел один. На машине, на окне нарисовано… круг, птица с крыльями.

— Птица с крыльями, — повторил командир. — Ну, это уже что-то. Что они говорили?

— Говорили — мечети неверных взрывать, старые, лишние. Не нужны. Русский Иса много места занимает, надо убавлять. Надо равно… поровну с Аллахом. Так говорили.

Паша убрал кусачки, затоптал костер.

— Ну и что нам делать с этим уравнителем? — спросил Февраль.

— Пока в подвал, — ответил командир. — Потом решим.

Февраль и Горец отвязали пленного и увели.

— Ты правда пытал бы его? — спросил Леха у Паши.

— Да ну, глупости, — отмахнулся Малыш. — Эти абреки уважают только силу. Другим их не возьмешь. Словами уговаривать — будут считать тебя слабым. Изуверство всякое очень уважают.

— Пашка, может, тебе медаль какую дать — за великий педагогический ум? — предложил Ярослав. — А, командир?

— Сейчас пойду рисовать, — со всей серьезностью сказал Святополк.

Вокруг уже подхахатывали. Малыш сделал страшные глаза и показал Ярославу большой волосатый кулак.

Кроме пленного, оживление на базе произвела доставленная нами газета. Первым ее развернул Папаша и глазам сперва не доверил.

— Ох, батюшки! Ох, матушки, — изумлялся он. — Да это ж про нас, ребята. Ой, честь-то какая! Ой, сподобились!

— Что? Что там? — стали рвать у него из рук газету.

Папаша отбился от всех, залез на пенек и продемонстрировал напечатанный на второй странице портрет. Это была Маша-атаманша во всей своей неописуемой красе.

— Манька-Лихоманка! — обрадовались ей как старой знакомой.

— Читай скорее, что там про нашу Машу недобитую.

— Интервью перепечатано из центральной газеты, — сообщил Папаша. — Внимание, господа, программное заявление. Бойтесь и трепещите. Папина Дочка бросает вызов национал-террористам. — Он посмотрел на жадно слушающую публику. — Это, если кто не понял, про нас. Хотя лично мне не нравится такое название. Э… так вот, дальше она тут грозится вылечить нас от этой общественно-опасной болезни. — Папаша пробегал глазами текст.

— Вслух читай! — потребовала публика.

— Ладно. Слушайте. Э… вот. Свобода возможна только для тех, кто стремится к ней, осознает ее ценность. А тем, кто презирает ее, боится и ненавидит… Это опять же про нас, старая песня… — прокомментировал Папаша, — что мы можем предложить? Мы можем предложить им четыре стены и услуги психокорректора. Понимаете, если больной человек принимает свою боязнь чего-то за национальную идею - не всякому же позволять пропагандировать свой бред, потому что бред очень заразителен… Ну, с этим-то я согласен… У нас, конечно, свобода слова, но не всякому же давать ею пользоваться. Мы не можем допустить пропаганды откровенного фашизма… Еще как можете, вся пресса ею забита, неоткровенной… Мы, страна, победившая эту коричневую чуму в двадцатом веке… Мой отец, которого многие не любят, вложил всю душу и силы в Россию, а его труд еще ждет своей высокой оценки… Угу, очень высокой, лет на двадцать пять строгого режима., оценки будущими поколениями, он всегда говорил мне: Россия слишком огромная и непредсказуемая страна, чтобы предоставлять ее самой себе. Мы в ответе за эту страну… Хм, они, значит, в ответе за нашу страну… перед всем цивилизованным миром. Россия не для русских, а для всего мира. Это ресурсный резерв человечества. И мы будем суровы с теми подонками, кто считает Россию своей личной территорией… Вот так даже? Ребята, нам запрещают считать нашу любимую страну своей, караул!» и желает ее возвращения в церковно-инквизиторское Средневековье… Вот чего я не люблю в наших вершках, так это поголовного невежества, — заключил Папаша — Ну почему они все время путают Русь-матушку с инквизиторской Европой и вешают на нас все ее грехи?..

Газета пошла по рукам. Всем хотелось полюбоваться атаманшей и ее умными мыслями о нас.

— А ведь они сделали глупость, господа, — торжественно объявил Фашист, сверкая очками. — Публично признали, что мы существуем. Раньше они делали вид, что никакого движения сопротивления нет. А теперь признали нас реальной силой и забеспокоились. Это победа, господа. Наша тактическая победа.

Шеф-поваром сегодня был Паша, и он, раз такое дело, пообещал приготовить на ужин что-нибудь праздничное. Но пока мы пили в кают-компании за победу, Паша на кухне взорвался. Мы услышали грохот и его вопль, покидали стаканы и бросились туда.

Малыш стоял посреди кухни, видом был страшен, а печка-буржуйка, на которой грели воду и все остальное, распустила железные крылья. Волосы у Паши дымились, бровей не было, и лицо как в боевой спецназовской раскраске. На груди дотлевала огромная дыра в рубашке. Довершала картину угрожающе поднятая рука. В руке была бутыль с соляркой для разжигания дров в печке.

— Кто?! — с дрожью в голосе вопросил Паша.

Варяг взял у него бутыль и понюхал.

— Бензин. Ты бензином разжигал печку?

— Кто это сделал, изверги? — еще более мучительно произнес Паша,

Кто-то за дверью уже надрывал пузо от смеха. Раздвигая толпу, вперед выбрался Кир..

— Ну я, — сказал он, кривя губы.

Паша смотрел на него, и постепенно взгляд его становился все более осмысленным.

Тут уже весь отряд принялся ухахатываться, по одному перетекая обратно в кают-компанию. На кухне было слишком тесно для. свободного выражения чувств.

Пока Паша приходил в себя, Кир поставил рядом две табуретки, спустил штаны и лег.

— Ну давай, что ли, воспитывай, чего стоишь.

Глядя на все это растерянно, Паша вытер с лица копоть, отчего стал еще разукрасистее, и молвил:

— Ты это… штаны подтяни… и топай за инструментом… чинить печку будем…

Праздничный ужин пришлось готовить на костре. Правда, рассчитывать на что-то более роскошное, чем уха из рыбных консервов, жареные грибы из консервов и вареная сгущенка все равно не приходилось. Прощеный Кир, ухмыляясь до ушей, один стрескал целую банку сгущенки. Мне пришло в голову, что эта подмена солярки на бензин не то чтобы четвертая попытка убить, а просто хулиганская месть. Пара канистр с бензином хранилась на базе на всякий случай.