Беглый - Дмитрий Шимохин

Через пять дней изнурительного труда, три крепких, надежных плота были готовы. Каждый представлял собой солидную платформу из толстых бревен, способную выдержать значительный груз. На каждом мы соорудили небольшой навес для защиты от непогоды и солнца, а также прочные боковые ограждения. Самой большой проблемой было придумать, как переправить лошадей. После долгих споров решили, часть отпустить, а четверых связать ноги и разметить на плотах. И вот настал день отплытия. Мы тщательно распределили груз, стараясь сохранить равновесие: оружие, боеприпасы, провизия, инструменты, наш драгоценный фарфор который не весь распродали, Изя обложил мхом и травой для сохранности, и, конечно, деньги, которые я держал под своим личным контролем на том плоту, где собирался плыть сам.

Оттолкнувшись длинными шестами от илистого берега, мы вывели наши самодельные суда на стремнину. Течение подхватило плоты и понесло их вниз, на восток, туда, где Аргунь, по нашим расчетам, должна была встретиться с Шилкой, образуя могучий Амур.

Река Аргунь петляла среди высоких, поросших лесом сопок, открывая за каждым поворотом все новые и новые виды дикой, нетронутой природы. Плыть было поначалу несложно, но процесс требовал постоянного внимания. Мы по очереди работали шестами и самодельными веслами, обходя коряги и мели. Ночь застала нас уже далеко от места стоянки. Причалив к небольшому островку, мы развели костер и выставили охрану. Тайга вокруг дышала своей таинственной, тревожной жизнью.

Впереди нас ждал долгий и опасный путь по воде, встреча с Амуром, поиски ручья Амбани Бира и призрачная надежда на золото. Но сейчас, сидя у костра под бездонным звездным небом, я чувствовал не только тревогу, но и странное, почти забытое чувство свободы и предвкушения великих дел.

Глава 15

Мимо проплывают берега, поросшие густым и непроходимым лесом: лиственницей, кедром, забайкальской березой с черной корой. Испятнанные залысинами белесых солончаков, теснились по берегам Аргуни невысокие лобастые холмы.

— Да, ни за что бы не подумал, что жизнь занесет меня в такую даль, на Амур! — проговорил задумчиво Левицкий, глядя на проплывающие мимо дикие берега. Он сидел на тюке с чаем, элегантно закинув ногу на ногу, и вид при этом имел такой, будто он не на плоту посреди сибирской реки, а в своей усадьбе.

— Что, вашблагородь, сердце-то заиграло? — улыбнулся Захар, раскуривая свою трубку.

— Заиграло… Вспомнилось все. Эх, каково там у меня в России, как сестра поживает? Давно от нее вестей не было…

И, глядя на Левицкого, я понял — рано или поздно он начнет рваться в Россию.

Течение несло наши плоты на восток, к Амуру. Ловили рыбу, высаживаясь на песчаные берега или прямо с плотов, охотились — били зверя. Аргунь и Амур кишели рыбой. Ловилась горбуша, нерка, кета — красная рыба шла косяками. Мы ставили переметы, ловили на удочки, а Сафар, наш башкир, оказался искусным острожником — он с удивительной ловкостью бил рыбу с носа плота, особенно по ночам при свете факела. Излишки рыбы мы солили и вялили впрок, развешивая ее на жердях под навесом. Иногда удавалось подстрелить и зверя покрупнее. Однажды на берег вышел огромный изюбрь — благородный олень. Левицкий уложил его с одного выстрела из штуцера. Радости нашей не было предела — свежее мясо после долгой солонины и рыбы казалось царским угощением. Несколько дней мы пировали, жаря оленину на кострах и рассказывая друг другу байки.

Селения попадались редко. Причем все больше это были русские переселенческие села — казачьи станицы или крестьянские заимки. Китайские фанзы или стойбища местных орочонов и гольдов[1] попадались совсем редко.

Пару раз мы приставали к берегу и пытались купить в этих селах какого-нибудь провианта — молока, яиц, свежих овощей, — но всегда без толку: у поселенцев самих с продовольствием дело было швах.

В одной из таких станиц, приютившейся на высоком берегу Аргуни, мы задержались на пару дней. Нас встретили настороженно, но без враждебности. Казаки, суровые, обветренные мужики с окладистыми бородами, расспрашивали, кто мы, откуда, куда путь держим. Мы представлялись вольными охотниками и рыбаками, идущими на Амур в поисках лучшей доли.

— Охотники, говорите? — хмуро глядя на нас, сказал станичный атаман, пожилой казак с Георгиевским крестом на выцветшем мундире. — А не беглые ли вы, часом? Много нынче всякого люда по тайге шатается…

— Мы люди мирные, богобоязненные! — картинно возмутился Изя. — Вот и паспортина имеется! — И он с гордостью предъявил какую-то свою бумагу, неизвестно где раздобытую или нарисованную.

Паспорт, конечно, никто проверять не стал, но вид у нас был достаточно оборванный, чтобы сойти за бродячий люд.

— Ну, глядите у меня, — проворчал атаман. — Ежели что не так — спрос будет строгий. А так — живите, пока стоите. Только девок наших не забижайте да не воруйте.

Быт переселенцев был суров и беден. Небольшие рубленые из толстых бревен избы, крытые тесом или дерном. Огороды, где росли картошка, капуста да репа. Скудная скотина — пара коров, несколько овец, куры.

В другой раз мы наткнулись на заимку староверов-кержаков. Эти жили совсем особняком, чурались посторонних, но к нам, как к русским людям, отнеслись хоть и настороженно, но без злобы. Угостили квасом и черным хлебом, расспросили о новостях с «большой земли». Сами они жили по старым обычаям, молились по древним книгам, но и хозяйство вели крепкое — поля у них были ухоженные, скотина — сытая. Видно было, что люди это трудолюбивые и упорные. Но и у них жизнь не сахар — то хунхузы придут, то наши бродяги, да и местные власти нет-нет да и норовили прижать «раскольников».

Так, плывя по рекам, встречаясь с разными людьми, познавая суровую красоту и дикие нравы этого далекого края, мы медленно, но верно приближались к Амуру.

Дни сменяли друг друга, похожие, как капли воды. Монотонное покачивание плотов, скрип рулевых весел, плеск воды о бревна — все это стало привычным фоном нашей жизни.

То и дело на реке попадались утлые лодки местных инородцев — гольдов, или, как их еще называли, нанайцев. Это были невысокие, скуластые люди с узкими раскосыми глазами, одетые в вещи из рыбьей кожи, отороченной собачьим мехом или мехом рыси, искусно выделанной и расшитой узорами. Они ловко управляли своими долблеными челнами, промышляя рыбой и охотой. Подплывали