Беглый - Дмитрий Шимохин

От мехов мы, конечно, отказывались — нам это было ни к чему, однако при каждой такой встрече я старался завязать разговор. Особенно меня интересовал тот самый ручей, Амбани Бира, Река Тигра, на котором когда-то я вместе со Стерновским руководил прииском.

— Скажи, почтенный, — обращался я к очередному нанайцу, остановившему свой челн у нашего плота, чтобы обменять свежую рыбу на табак или порох, который хоть немного понимал по-нашему, — не знаешь ли ты ручья в этих краях, что зовется Амбани Бира? Золото там есть.

Нанаец обычно поначалу долго молчал, недоверчиво разглядывая нас, чужаков, а потом качал головой.

— Амбани Бира… Много рек здесь. Тигр — хозяин тайги, везде его следы. Золото… — Он пожимал плечами. — Может, есть где. Духи гор его прячут. Не показывают.

Иногда они называли какие-то ручьи, но описания не совпадали с тем, что я помнил, да и название вроде не совсем то. Приходилось продолжать поиски, расспрашивать, сопоставлять обрывки информации. Это было похоже на собирание мозаики из мельчайших кусочков, и я не был уверен, что смогу ее когда-нибудь сложить.

Прошли Аргунь, добрались до Амура. Мы, уже привыкшие к речной жизни, правили плотами, без особого интереса поглядывали на сменяющиеся берега. Та же бескрайняя тайга, те же пологие, поросшие лесом сопки, что и дома, в Забайкалье. На редких полянках, выходивших к воде, попадались кустики душистой белой кашки, белесые, шелковистые листочки полевицы. На мелководье у самого берега густо разрослись заросли тальника и плакучей ивы, склонившей свои гибкие ветви к самой воде. Только река стала заметно шире, мощнее, течение — быстрее. Чувствовалось дыхание великого Амура.

— Да-а, река — силища! — с уважением говорил Софрон, глядя на бескрайние водные просторы. — Не то что та же Нерча или даже Шилка. Тут — простор!

— И зверья, поди, немерено, — поддакивал Тит, всматриваясь в густые заросли на берегу. — Изюбри, лоси… Охота тут знатная должна быть!

— А народ-то какой тут живет? — спросил Левицкий у Захара, который считался у нас знатоком местных обычаев. — Все гольды да орочоны? Или китайцы тоже есть?

— Разный народ, ваше благородие, — отвечал Захар, набивая трубку. — И гольды, и манегры, и дауры. Китайцы больше по селениям да факториям жмутся. А по тайге — свой закон, таежный. Человек человеку тут и друг, и волк. Смотря как себя поведешь. Главное — духов местных не гневить да лишнего не болтать. Тайга шутников не любит!

Но не только дикая природа и местные инородцы вызывали у нас опасения. Левый берег Амура был русским, правый — маньчжурским, китайским.

И хотя по Айгунскому договору русским судам разрешалось плавать по Амуру, Сунгари и Уссури, кто знает, как отнесутся к нашей разношерстной компании маньчжурские власти, если мы случайно причалим не к тому берегу или просто вызовем их подозрения.

— Маньчжурцы как наскочат… — ворчал Захар, опасливо косясь на правый берег.

— Ну, Куриле виднее! Он у нас голова! — отвечал ему Тит, с безграничным доверием глядя на меня.

И его слова оказались почти пророческими. Однажды утром, когда мы только-только снялись с ночной стоянки и вышли на середину реки, из-за мыса, поросшего густым лесом, показался парус, а затем и небольшая, но быстроходная джонка под маньчжурским флагом с драконом. Это был явно сторожевой пост. Маньчжур, заметив нас, изменил курс и направился к нам наперехват.

— Тревога! — крикнул я. — Маньчжуры! Поднять русский флаг!

На наших плотах и на небольшом баркасе тут же взвились заранее припасенные флаги. Это была мера предосторожности, но она могла сработать.

Джонка скоро подошла к борту нашего головного плота. На палубе стояли несколько солдат-маньчжур в синих куртках и конических шляпах, вооруженных ружьями, и двое чиновников в шелковых халатах.

Один из чиновников, повыше ростом, с тонкими, ухоженными усиками и холодными, надменными глазами что-то резко крикнул по-маньчжурски. И рядом стоящий с ним китаец перевел, перевел:

— Спрашивает, кто такие, куда путь держим и по какому праву здесь находимся.

Я выступил вперед.

— Мы русские подданные, вольные переселенцы. Идем на Амур в поисках свободных земель для поселения, как то дозволено договором между нашим государем императором и богдыханом пекинским. Имеем на то все необходимые бумаги от читинских властей!

Я намеренно соврал про бумаги — никаких разрешений у нас, конечно, не было, кроме моего паспорта на имя Тарановского. Но нужно было говорить уверенно. Потом что-то снова сказал, указывая на наши плоты и груз.

— Интересуется, что за товар везем и почему так много оружия, — перевел вновь китаец.

— Товар — для обмена с местным населением, — ответил я. — Чай, соль, мануфактура. А оружие — для защиты от диких зверей. Места тут, сами знаете, неспокойные. Мы люди мирные, ищем только мира и возможности трудиться на своей земле.

Чиновник еще о чем-то поговорил со своим спутником, потом снова обратился к нам.

— Говорит, чтобы мы не причаливали к маньчжурскому берегу без особого разрешения и не вступали в торг с подданными богдыхана. Иначе будем задержаны и отправлены к начальству.

Он еще раз окинул нас строгим взглядом, потом отдал какую-то команду, и катер, развернувшись, отошел от наших плотов и скрылся за тем же мысом.

Мы перевели дух. Обошлось. Но встреча эта оставила неприятный осадок.

— Вот тебе и мирные люди, — проворчал Софрон, когда джонка скрылась. — Чуть что — и в кутузку. Глаз да глаз тут нужен.

— Да уж, — поддакнул Захар. — Маньчжуры — народ хитрый и жестокий. Им только волю дай — оберут как липку. Хорошо, что Курила у нас говорить умеет, отбрехался.

Ночь после этой встречи прошла в томительном ожидании. Мне не спалось, я часто вставал, выходил из нашего шалаша на плоту. Воды Амура, темные и холодные, несли нас вниз по течению, к неизвестности. Где-то в прибрежных камышах тяжело, по-бычьи, взревела выпь. Вдоль берега, и на русской, и на маньчжурской стороне, теплились редкие огоньки костров — то ли охотники, то ли такие же, как мы, вольные люди. Иногда с берега доносились далекие, протяжные крики — перекликались часовые на казачьих постах: «Посма-а-три-вай! Слу-у-шай!»

Чем дальше мы плыли по Амуру, тем чаще на его берегах стали встречаться небольшие, разбросанные тут и там деревушки гольдов-нанайцев. Удивительно, но слух о нашем появлении, «русском караване», видимо,