Магический источник - Василий Анатольевич Криптонов

— Мне тоже, — сказал я. — Может быть, это была бы жаба. Гигантская жаба. Я бы её на стол посадил в аудитории. И заставил бы гипнотизировать студентов…

— В том и дело, что фамильяра можно с собой брать куда угодно! Это же… Это же так здорово! Ну почему они к нам не пришли⁈

— Тут скорее вопрос, почему они должны были прийти.

— Что?

— Ну, ты учебник читала? Фамильяры любят ночь — раз. Фамильяры не любят больших скоплений людей — два. Фамильяру необходимо принести угощение — три. Фамильяр — это сова-интроверт, который любит похомячить после полуночи. А мы их средь бела дня такой толпой…

— А ведь и правда… Но почему же тогда Арина Нафанаиловна?..

— Соровская! — гаркнула упомянутая Арина Нафанаиловна.

— Здесь!

— Александр Николаевич, вижу вас. Так-с, ну, значит, Аляльева только и не хватает.

— Так он ушёл, — сказал кто-то из мальчишек.

— Что значит, ушёл⁈

— Сказал, что раз фамильяра не призвалось, то и делать тут больше нечего. И ушёл. В самом начале ещё.

— А почему же вы сразу не сказали? Я тут уже полчаса распинаюсь!

— Не подумал…

— Не поду-у-у-умал он! Ох, горе мне с вами. Идёмте в академию, обратно.

Я встал первым, помог подняться Танюхе. Мы опять поплелись в хвосте, чтобы нам не мешали общаться.

— Слушай, Танька, — задумчиво сказал я.

— Ну чего ты ещё придумал? Кого лечить собрался?

— Да никого больше. Тут другая идея. В тебе романтическая составляющая сильна или же проседает?

— Чего-о-о⁈

— Пошли ночью в лес вдвоём?

— Зачем?

— Фамильяров позовём по-тихому. Вдруг получится.

Танька аж остановилась, будто споткнулась. Глаза сделались огромные-преогромные.

— Расцениваю это как согласие, — кивнул я. — И еды возьмём. С фамильярами не выгорит — так хоть пикник устроим. На одеялке, как положено.

* * *

Фёдору Игнатьевичу мы о своём решении не сообщили. У него и без нас хлопот хватало. Я только за ужином вскользь поинтересовался, почему Арина Нафанаиловна столь вопиющим образом забила на правила призыва фамильяров.

— Ах, это же всего лишь формальность, — отмахнулся Фёдор Игнатьевич. — Посудите сами, Александр Николаевич, ну откуда у нас возьмутся ресурсы водить каждую ночь призывать фамильяра по одному-двум студентам?

— Так, а зачем тогда вообще весь этот цирк? — не понял я.

— Ну… полагается, — замялся Федор Игнатьевич. — Я, признаться, смотрю сквозь пальцы… Да и эффект буквально тот же самый, как ни крути. Академия обязуется обеспечить возможность… С другой стороны, это можно расценивать как урок, как чистую теорию…

— То есть, студенты могут сами ночью приходить и призывать фамильяров? — влезла Танька.

— Разумеется, нет! Место призыва располагается на территории академии, и в неурочные часы вход туда для студентов запрещён! Разве только вместе с преподавателем.

Мы с Татьяной глубокомысленно переглянулись. Фёдор Игнатьевич на это внимания не обратил. Он, кажется, ещё не свыкся с мыслью, что я — преподаватель, а не просто так у него на шее сижу.

Впрочем, этой ночью мы так никуда и не пошли. Потому что с вечера зарядил дождь, а к ночи он превратился в жуткий ливень. Танька призналась, что, при всех своих стихийных способностях, с этакой кошмариной совладать не сумеет. Никакой зонтик тоже не поможет. Решили отложить до завтра, а вечер потратили с пользой — на танцы в библиотеке. Пригодился и граммофон, который единожды явил себя на танькиной днюхе. Все необходимые пластинки были в наличии. Я постепенно становился танцевальным экспертом под чутким руководством своей сомнительной родственницы.

— Жених-то твой совсем сгинул? Вести есть какие-нибудь? — спросил я, когда мы уселись в кресла отдохнуть.

— Чего не знаю, того не знаю, — буркнула Танька. Взяла начатую книгу, раскрыла и вытащила закладку — кожаное пёрышко. — А тебе он зачем?

— Мне он нужен ещё меньше, чем тебе.

— Ревнуешь? — сделала Танька какие-то свои выводы.

— Разумеется. Мы с ним могли бы стать лучшими друзьями, а он на меня и не посмотрит, когда рядом ты ошиваешься.

Танька метнула в меня молнией.

Я поймал молнию, повертел в руке и спросил:

— Это что?

— Ах, это… Это от твоих штанов. Папа велел их в камине сжечь. Только застёжку я оставила — гореть не будет, металлическая. Надо бы избавиться, да я пока с металлами не умею. А огонь не возьмёт ни в какую, даже магический.

— Ты сожгла мои джинсы?

— А что ещё было с ними делать? Их даже в стирку не отдашь, прислуга проболтается. Рубаху ту странную тоже сожгла, конечно.

Это она про футболку с Лавкрафтом… Ну, приплыли, блин. С другой стороны, правильно всё. Куда я тут свои родные вещи надену, на всероссийский съезд попаданцев, что ли…

— И после каждого раза, когда индивид вынужден идти на уступку обществу, поневоле задаёшься вопросом: а индивид ли ты до сих пор, или же являешься лишь винтиком, обеспецивающим функционирование целого…

— Что? — дёрнулась Таня, оторвавшись от книги.

— Сядь, говорю, ровно — осанку испортишь.

Утром дождь прекратился, и из-за туч высунулось солнце. Сначала осторожно так, чисто одним глазиком посмотреть, не передохла ли ещё жизнь на вверенной планете. Убедившись, что жизнь продолжает теплиться, солнце набралось смелости и вышло полностью. Посрамлённые тучи бежали.

Впрочем, над академией они задержались. В фигуральном смысле. Едва войдя внутрь, мы с Танькой были огорошены новостью: без вести пропал студент Аляльев.

Глава 14

Кофе и папиросы

Степан Аляльев значился однокурсником Таньки. Род Аляльевых был, что называется, розой на навозе. То есть, за пределами Белодолска он особо никого не интересовал, но здесь его представители считали себя обязанными носить пальцы веером. Все потому, что Аляльевым, во-первых, принадлежала самая внушительная сеть распределителей (о которых позже), а во-вторых, они держали самый большой таксопарк. Извозчичий парк, то есть.

Денег у Аляльевых было дофига и больше, они, в частности, спонсировали академию. Не в таком объеме, чтобы тут заводить какие-то свои порядки, но все же к их мнению прислушивались. И когда их сын не вернулся домой, сказать: «Да бог его знает, сами разбирайтесь» Фёдор Игнатьевич не смог.

Перед первым занятием полиция тщательно допросила Арину Нафанаиловну, закрывшись с ней в кабинете, где помещалась кафедра магии Земли. Когда женщина оттуда вышла, на неё было страшно смотреть. Побледнела, глаза красные от слёз, покачивается.

Потом стали в тот же кабинет поочерёдно приглашать студентов, выдёргивая их прямо с занятий.

Моё занятие стояло вторым, и я только вошел во вкус, когда в дверь постучали.

— Ну-ка? — грозно рявкнул я.