Тренировочный День 5 - Виталий Хонихоев

сюда… — она приседает и делает короткий шаг вперед. Она знает, что многие недооценивают ее способность двигаться быстро. Они видят ее размеры, видят как она ходит, как двигается, как пододвигает стул — и думают что она медленная и неповоротливая… но это не так! Она специально двигается вот так, постоянно сдерживая себя. Но если пошла такая пьянка…

— Ха! — она мгновенно оказывается рядом с Бергштейн, успевая увидеть, как расширяются ее зрачки от удивления. Сейчас она схватит эту надоедливую либеро за шкирку и втолкует ей, что шутить с номером «двадцать три» команды «Металлурга» не стоит. Слишком уж расслабилась эта Бергштейн…

— Играем в салочки? — раздается голос Лили и Валентина — стискивает зубы, разворачиваясь. Она двигалась на пределе своих возможностей! Так быстро, как только могла! И все равно эта Бергштейн — быстрее. Она успела не только увернуться, но и зайти сзади, коснувшись ее плеча. Издевается!

— … грррр… — Валя выдает тихий рык из глубины гортани и выпрямляется. Нужно держать себя в руках. Она все еще может поймать эту надоедливую либеро… но только если даст себе волю до конца, снимет все предохранители, позволит красной пелене заполнить глаза, а она поклялась сама себе что больше никогда так не сделает. Потому что в прошлый раз Валерий Сергеевич ее действительно еле-еле вытащил…

Она выпрямляется и закрывает глаза. Набирает воздуха в грудь и выдыхает. Выдыхает до конца, напрягая мышцы живота и поднимая диафрагму, выжимая из себя остатки воздуха. Хааа… вот так…

— Хааа… — раздается рядом. Валентина — открывает один глаз. Ну так и есть. Эта Лиля тоже стоит рядом, закрыв глаза и шумно дышит, подражая ей. Неожиданно ей стало смешно. На кого я тут рассердилась, думает она, на Бергштейн? Она же как золотая рыбка — все забывает, обид не помнит и не понимает как атмосферу читать. Социальная аутистка, чтоб ее…

Она снова набирает воздуха в грудь и выдыхает. Успокаивается. Открывает оба глаза. Усмехается.

— Знаешь, Кнопка, а ты мне нравишься. — говорит она: — ты смелая. Безбашенная вообще. Пошли в кают-компанию вместе? Маркова на гитаре знаешь, как играет?

— Пошли! — легко соглашается Лиля: — а в салочки больше играть не будем?

— Мы можем в другую игру поиграть. Только в ней двигаться нельзя. Правила простые. Ты стоишь смирно и не двигаешься, а я тебе подзатыльник отвешу.

— Ну нет, ты мне мозги выбьешь, у тебя руки вон какие!

— У тебя мозги есть, Кнопка?

— Еще какие! У меня пятерка была по алгебре!

— Готова поспорить что учитель математики у вас в школе был молодой мужчина, да?

— Откуда ты знаешь? — озадачивается Лиля и Валентина хмыкает.

— Все-таки ты большой ребенок, Кнопка. Нет. Маленький ребенок. Раньше я думала что ты просто карлик, а ты оказывается просто шестиклассница, которая прокралась в команду «Красных Соколов». Какой позор, мы проигрываем школьной команде… — качает головой Валентина: — ну все, пошли уже в кают-компанию.

— А…

— Никого я не убивала, все это враки. Подралась, это да. Тренер меня вытащил… с тех пор не дерусь.

— А…

— Да, с моими руками можно тебя придушить запросто. Вот так, хрусть и все.

— А…

— И это неправда что я якобы с плюшевым медведем сплю. И что во сне разговариваю — тоже неправда.

— Но…

— И то, что мои братья дома коллекцию фотографий команды в купальниках хранят — тоже неправда. Хранили. Я нашла и люлей им надавала, а фотографии уничтожила. В печке сожгла.

— Ух ты! А Машкина фоточка тоже была? В купальнике?

— А ты довольно простая, а, Бергштейн?

— Чего?

— Да так, мысли вслух. Пришли. — Валентина толкает дверь с надписью «кают-компания» и ярко-синим рисунком морского штурвала. Гостиный зал в санатории Комбината был стилизован под кают-компанию на морском судне, а окна оформлены в виде больших иллюминаторов, у стены стояло пианино, полукругом были выстроены стулья, а в центре оставалось пространство для сцены. По всей вероятности, кают-компания также служила и кинозалом, об этом говорил большой белый экран на стене. Внутри кают-компании уже сидели девчонки из команды, а Наташка Маркова перебирала струны гитары пальцами и ее голос звенел, поднимаясь ввысь.

— … утром ранним… над океаном алые взметнутся паруса, и скрипка пропоет над океаном! — поет она и все подпевают ей, раскачиваясь в такт песни.

— Не три глаза, ведь это же не сон., — Наташа кивает вошедшим: — и алый парус вправду гордо реет, в той бухте, где отважный Грей нашел свою Ассоль в той бухте, где Ассоль дождалась Грея…

— В той бухте, где отважный Грей нашел свою Ассоль, в той бухте, где Ассоль дождалась Грея! — подхватывают сильные девичьи голоса: — в той бухте, где отважный Грей нашел свою Ассоль, в той бухте где Ассоль дождалась Грея!

Наташа бьет по струнам в последний раз и глушит их ладонью, наклонив голову и замерев. На секунду наступает тишина, в воздухе все еще висит очарование песни и видение парусника с алыми парусами… потом она поднимает голову и улыбается.

— Это была песня про любовь, как и заказывали! — говорит она и магия алых парусов пропадает, развеивается. Кто-то хлопает Наташу по плечу, кто-то говорит что нужно спеть про то, «как здорово что все мы тут сегодня собрались», кто-то тайком утирает слезы, выступившие из уголков глаз. Она ударяет по струнам.

— Хорошо что тренировки не такие адские как у Валерия Сергеевича. — говорит Алена Маслова: — он бы нас загонял нафиг, сейчас бы все с ног валились.

— Это сделано специально. Чтобы мы расслабились и отдохнули перед матчем. Тренироваться изо всех сил в последний момент бессмысленно. — говорит Юля Синицына: — а вот такие события укрепляют психоэмоциональную связь в команде.

— А они тебя еще Черной Птицей называют. Тебя нужно «Синий Чулок» называть. — вздыхает Алена: — какая ты все-таки… сухая.

— Сухая, мокрая. Главное, что эффективная. — говорит Маша Волокитина: — мне Юля нравится, она без толку не трещит, в отличие от тебя, Солидольчик.

Валентина садится на стул, Лиля исчезает, чтобы появится рядом с Волокитиной. Валентина только усмехается. До чего же надоедливая эта Бергштейн, думает она, надоедливая, мелкая, все время перед глазами туда-сюда… она краем глаза заметила, что эта либеро — склонилась над Машей и уже что-то шепчет ей